Кони - [159]

«Служебная записка. Подлежит немедленной передаче по назначению.

Тов. Беляев. С максимальной внимательностью прошу установить причины недоразумения с очень уважаемым А. Ф. Кони и о результатах поставить меня в известность. Б. Каплун».

«Возвратить по ордеру 9871 гр. Кони: мундира сенаторских 2, брелоки, медали. Медную цепь конфисковать.

Конфисковано согласно распоряжению тов. Жданова 25/1—1919 г. Товарищ народного Комиссара по просв. З. Гринберг».

Перед Анатолием Федоровичем извинились.

Осенью 1919 года в Чрезвычайной Комиссии забот было много — белый террор, саботаж, козни разведок Антанты… Не хватало людей, особенно людей с опытом революционной работы. Учиться приходилось «на ходу», многие рядовые сотрудники были взяты из революционно настроенных солдат, призванных из самых дальних уголков России. Где уж им было знать, кто такой Кони!

Почти целый год после этого памятного дня между советскими учреждениями шла переписка по поводу недоразумения с арестом Кони.

«Комиссариат народного просвещения. 27 ноября 1919 г.

Отделу народного образования при Петроградском Совдепе стало известно, что отобранные у известного общественного деятеля почетного академика А. Ф. Кони при его аресте вещи до сих пор не возвращены, несмотря на ордер Чрезвычайной Комиссии за № 2087.

Академик А. Ф. Кони является популярнейшим общественным деятелем, работающим с давних пор в тесном контакте с Наркомпросом и сыгравшим видную роль при демократизации преподавания. Читая лекции во многих высших учебных заведениях в Пролеткульте и в пролетарском железнодорожном политехникуме, он всюду пользуется огромной популярностью в пролетарских аудиториях.

Имея в виду все вышесказанное, Компрос убедительно просит вернуть А. Ф. Кони отобранные вещи и медали, которые представляют из себя ценность исключительно, как память о научной деятельности.

Член коллегии З. Гринберг».

И наискось — резолюция Д. Шрима:

«В отдел Управления.

Нужно выяснить причины, почему гр. Кони не возвращаются вещи. Нет ли тут беззаконного поступка какого-либо лица».

О том, каким авторитетом пользовался Анатолий Федорович в среде петроградских писателей, говорит такой эпизод.

…В феврале 1921 года «Известия Петросовета» напечатали рецензию на только что вышедшую книгу — «Дракон. Альманах стихов». Рецензия была язвительной. Особенно досталось двум дамам — М. Тумповской и Ирине Одоевцевой. «Обе умеют писать стихи, — писал автор, укрывшийся за псевдонимом «Эго», — и, вероятно, не хуже стихов вышивают салфеточки на столики и подушечки для диванчиков. Тумповская вышивает мечтательные и фантастические узоры, а Одоевцева любит «гумилевщину»…»

Досталось и самому Гумилеву, его «Поэме начала» — «…она не может стать в ряд с лучшими достижениями автора и может быть истолкована не как поэма начала, а как поэма конца, или, если угодно, как начала конца». (Заметим в скобках, что слова эти были написаны за несколько месяцев до ареста поэта.)

Николай Степанович Гумилев возмутился. Не за себя. За Ирину Одоевцеву, которая считала себя ученицей поэта. Выяснить, кто скрылся за претенциозным псевдонимом, не составляло большого труда. Автором оказался журналист Эрих Федорович Голлербах.

Через день, встретив Голлербаха в гобеленовой ком нате Дома писателей, взбешенный Гумилев заявил, что статья гнусная и развязная и автор «не джентльмен», поскольку намеренно бросил тень на отношения Гумилева к госпоже Одоевцевой…

— Отныне я не подам вам руки! — бросил он на прощание.

Журналист посчитал себя оскорбленным, обратился в суд чести при Петроградском отделении Всероссийского Союза писателей с просьбой «высказать свое суждение по изложенному… делу». В заявлении Голлербаха было перечислено около десяти пунктов.

Суд чести состоялся под председательством Кони. Кроме Анатолия Федоровича, судьями были А. А. Блок, А. М. Ремизов, В. Д. Комарова и В. С. Миролюбов.

Готовясь к заседанию суда, Кони на обороте стихотворения Одоевцевой записал проект судебного вердикта:

«Суд чести, обсудив спор, возникший между Н. С. Гумилевым и Голтербахом… находит,

во 1-х, что нельзя отрицать за писателем свободного сотрудничества… (неразборчиво) и права прекращать не желательный ему знакомства,

во 2-х, что статья Голл[ербаха] по содержанию своему и развязному обращению с разбираемыми авторами представляется не соответствующей с литературными приличиями,

в 3-х, что статья эта ввиду сделанных автором ссылок на отдельные места стихотворения Гумилева, могла возбудить в последнем справедливое возмущение и,

в 4-х, что это неудовольствие не давало, однако, оснований Гумилеву, оценивая статью Голл[ербаха], употреблять крайне резкие и оскорбительные отзывы о личности Голлербаха»[52].

Анатолию Федоровичу пришлось писать еще и Председателю Чрезвычайной следственной комиссии Бакаеву. Сотрудница Управления Мария Карловна Олям была специально командирована Петроградским Советом рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов «по делу об отобрании вещей у почетного академика А. Ф. Кони», прежде чем на папке «Дела о реквизиции у Кони» 20 марта 1920 года появилась резолюция: «Архив. Дело прекратить».