Конфуций - [4]

Учение о дао стало в доктрине Конфуция альтернативой воли Неба, которое почему-то молчит и не высказывает своей воли, хотя порядка в Поднебесной давно нет, а чжоуский правитель-ван явно не обладает необходимым для него дэ. Дао — это великий путь, высший Принцип Достойного поведения, воплощение истины и справедливости, символ должного и благородного, предельная норма добродетеля-дэ. Дао есть и у Неба, но о небесном дао Конфуций предпочитал не распространяться (V, 12). Для него дао — прежде всего человеческое, дао в людях и для людей[11]. Человеческое дао, т. е. в конечной счете то самое дао Конфуция, которое он сам не имел возможности реализовать, — это прежде всего мудрый и справедливый порядок, соблюдение образцовой нормы с ориентацией на идеализированную древность. "Когда в государстве нет дао, стыдно быть богатым и знатным" (VIII, 13). Тот, "кто утром познал дао, может вечером умереть" (IV, 8), т. е. спокойно и без сожалений уйти из жизни, зная, что главное в ней он понял. А тех, кто лишен дао, следует учить ему (но не наказывать, не убивать! — XII, 19).

Переориентация на человеческое дао была не просто" данью времени, естественным откликом на вызов новой эпохи — это была коренная, революционная по своей сути ломка привычных стереотипов сознания. Не Небо, но сам человек выдвигался на передний план в качестве созидателя порядка и ответственного за него. конечно, свято чтя традицию, Конфуций не забывал, что Поднебесная — единая политический структура, которой в древности, согласно преданиям, управляли мудрые. Но такой Поднебесной больше нет, на смену ей пришел конгломерат царств и княжеств, что не соответствует ни воле Неба, ни дао: "Если в Поднебесной царит Дао, то ритуал с сопровождающей его музыкой и военные походы осуществляются сыном Неба; если в Поднебесной нет дао, ритуал с музыкой и военные походы осуществляются князьями" (XVI, 2). А раз традиция нарушена, вершат делами князья и великое Небо, несмотря на это, молчит, — значит, надо брать дело в свои руки.

Пусть нет достойного правителя. Но в Поднебесной всегда были достойные люди, чьи способности и заслуги высоко ценились мудрыми правителями, бравшими их себе в помощники, как это было с Гао Яо при Шуне или с И Инем при Чэн Тане (XII, 22). Нужно только найти таких людей, обучить их мудрости древних, помочь им обрести дао и тем самым подготовить к выполнению обязанностей достойных управителей, умелых помощников современных правителей, которым великое Небо не ниспослало достаточного количества добродетели-дэ. Соответственно Конфуций перетолковал и раннечжоуское представление о дэ, которое в применений к древним мудрым Правителям всегда имело оттенок небесной благодати. Не лишая это понятие вовсе сакральности (сам Конфуций считал, что его дэ — как и вэнь — ему дало Небо, о чем упоминалось), он придал ему смысл критерия этической нормы, сделал дэ знаком наличия должного этического содержания практически у любого, кто склонен внимать реформатору. Накопив необходимый запас дэ, обретя истинное дао, достойный человек окажется тем самым подготовленным к тому, чтобы разумно управлять государством и привести в состояние гармонии запутавшееся в противоречиях и явно идущее к гибели современное Конфуцию китайское общество. Такова была генеральная программа. Дело было теперь лишь за тем, чтобы тщательно ее продумать и реализовать. И Конфуций энергично принялся за это.

Исходя из уже сформулированного тезиса, что государством должны управлять Лучшие, наиболее добродетельные и способные мужи, учитель детально разработал модель благородного, высокоморального и совершенного Цзюнь- цзы (буквально "сын правителя", по сути — "благородный"). Цзюнь-цзы — это святой бессребреник, рыцарь высшей морали и долга, Человек с большой буквы и вместе с тем абстрактный назидательный эталон, образец для подражания. Он думает о дэ и постоянно культивирует его в себе (IV, 11; XIV, 6), всегда следует дао, причем заботится именно об этом, а не о таких житейских мелочах, как еда или жизненные удобства (XV, 31). Он суров, но справедлив, беспристрастен и требователен к себе (II, 14; IV, 10; XV, 20). Доброжелателен и помогает другим стать лучше, заботится о нуждающихся и в то же время не настолько мягок, чтобы Давать водить себя за нос (VI, 3 и 24; XII, 16). Цзюнь-цзы выдержан; прежде думает, йотом говорит; ценит дело выше слова (II, 13; XIV, 29). Он постоянно старается постичь главное, смотрит в корень, что позволяет ему утвердиться в его дао (I, 2); ничего не боится и никогда не становится приспособленцем (XII, 4; XIII, 23). Цзюнь-цаы уважителен к людям, гуманен и мудр; он всегда стремится к самоусовершенствованию (XII, 5; XIV, 30 и 45). Его культура помогает ему приобретать друзей-единомышленников и идти вместе с ними по пути гуманности-жэнь (XII, 24), но достаточно сделать что- либо, что не соответствует дао, и он будет недоволен (XIII, 25). Цзюнь-цзы умеет использовать людей в соответствии с их возможностями и, даже оказавшись среди варваров, способен изменить их нравы (IX, 13).

Если учесть, что Данная модель создавалась практически на пустом месте, нельзя не оценить интеллектуальный потенциал ее автора. И этот потенциал был потрачен не зря. Ведь речь шла о воспитании и ориентации тех, кому завтра предстояло, по мысли Конфуция, управлять Поднебесной. Завтра и всегда, во веки веков. А от того, каковы управители, зависело все остальное: куда ветер дует, туда и трава клонится (XII, 19). Важен вопрос, откуда, из каких социальных слоев следует черпать кадры будущих управителей. Конфуций и здесь резко выступил против существующих норм — в эпоху явного и полного господства кланово-аристократических связей при назначении на должности он решительно высказался за принцип меритократии: "В обучении нет [социальных] различий" (XV, 38), "я не отказывал никому, вплоть до тех, кто мог принести лишь связку сушеного мяса" (VII, 7). Единственное, но существенное условие — способности, сообразительность, т. е. своего рода профпригодность, которой очень отличался, в частности, любимый ученик Конфуция и его родственник по матери Янь Хуэй: скажешь ему только об одном из десяти, а он уже понял все десять, т. е. все (V, 8).