Конфискованная земля - [44]

Дождались, наконец, караахметлийцы, приехали чиновники из банка: один толстяк — живот горой, руки в карманах — и с ним двое тощих. Обрадовались люди. Рассеивалась грозовая туча над их головами. Приехали спасители, раздадут им деньги, положат конец их страданиям. Не будет больше вздыхать, ворочаться крестьянин по ночам. Заснет деревня спокойно. Опять все забыл, опять радуется и веселится живучий караахметлиец.

Крестьяне плотным кольцом окружили толстяка. Как доверчивые дети, не отрывают они глаз от его карманов. Вот сейчас толстяк вынет руки, а пригоршни его полны денег…

Видать, для порядка толстяк задал им несколько вопросов:

— По скольку дёнюмов у вас в среднем?

— У кого десять, у кого тридцать пять, у кого — сорок. Больше сорока ни у кого нету.

— Каков урожай?

— Слава аллаху…

— По скольку на дёнюм?

— Один аллах знает. Когда один мешок, а когда и десять.

— Прокормиться можно?

— Солому продаем, ею тоже кормимся.

Толстяк вынул руки из карманов, взял у тощих чиновников бумагу, где они что-то намарали, сложил ее и сунул в карман.

— Что же теперь будет? — оторопел староста.

— Сообщим в Анкару, — ответил толстый с важной миной. Он провел рукой по лысине, — потом представим туда подробный рапорт.

— Что еще за лапорт?

— Там его читать будут. Им видней, что дальше делать.

— Когда же решение выйдет?

— Месяца два дело протянется.

— А-а-а!..

— Два месяца, не больше.

Чиновники отбыли, степенные и невозмутимые, оставив крестьян в полном смятении. Вот тебе и денежки из кармана! Что теперь делать, где искать спасения? Некоторое время в толпе царило гробовое молчание. Наконец кто-то встал, медленно стянул с головы кепку и ударил ею оземь.

— Осталось только у Мастана просить.

— У него?

— А что ж поделаешь? Если он не поддержит, пропали мы совсем. Последняя надежда.

Мустафа Гнилой поднялся, отряхнулся, как курица, вылезшая из пыли, кашлянул.

— Я пошел. Кто со мной?

Он сделал два шага. Два шага — две секунды — две вечности… остановился. Тишина. Только сердца крестьянские стучат. Решиться, пойти за Гнилым. Ноги словно гвоздями к земле прибиты. Мустафа еще раз оглянулся, кашлянул.

— Ну, кто со мной?

Страшно идти одному. Вернешься с пустыми руками — позору не оберешься. «Ну, как, — скажут, — вымазал лицо грязью?» Из толпы тихо вышли трое, догнали Гнилого. Вот и остальные зашевелились. Медленная процессия двигалась к дому Мастана. Шли молча, как пленные солдаты, — понуро опустив головы и бросая себе под ноги глухие проклятия. У каждого камень на душе. Опять идти к Мастану, унижаться, умолять…

— Лучше бы мне подохнуть на этом месте!

— Не ходи. Тебя силком не тащат.

— Ох, брат, не захочешь, да пойдешь!

У дома Мастана остановились; смотрят друг на друга, молчат. От такого молчания мороз по коже подирает.

— Пришли, так надо дело делать, — снова первым решился Мустафа Гнилой и ударил кулаком в ворота.

Мастан словно ждал их.

— Добрый день, добрый день, уважаемые.

— Добрый день. Пришли у тебя денег просить.

Лицо Мастана расплылось в довольной улыбке.

— С банком, что ли, не столковались?

— Где уж нам, беднякам, с ним столковаться, — отвечал Мустафа. — Мы привыкли у тебя занимать.

— Вот так-то! Надо это навсегда запомнить. А то все с ума посходили — в банк! Да кто вам сейчас даст в банке денег, если у вас земли с ладонь?

— Ошиблись мы… Вперед не будем…

— Ишь, решили, что банк сильнее меня. Да я ваш банк раздену! Меня Мастан-оглу зовут! Что мне ваш банк-манк! Не ему со мной тягаться.

— Вот мы и пришли к тебе, — сказал Рюзгяр. — Как решишь… Сев проходит, а у нас семян нету. Такая беда!

— Подумаем, посмотрим.

Знал Мастан — нельзя крестьянам ждать, пока он думать будет. После пятнадцатого октября в десять дней нужно отсеяться. Не успел — сам руби свою голову. После двадцать пятого семена что в землю бросать, что в реку — все едино. Знал, ох, знал про то Мастан…

— Времени у нас нет, Мастан-оглу, чего же там ждать.

— Припадаем к твоему очагу, помилуй!

— Не отсылай нас с пустыми руками, вечными рабами твоими будем, хозяин!

Мастан смеялся, оттопыривая губы.

— А вы в банк идите, если уж так невтерпеж.

— Хозяин…

— Что вы здесь разнылись? — заорал вдруг Мастан. — Я не говорю, что не дам. А подумать надо. Не про песни — про деньги разговор идет.

— Ты же знаешь… — начал опять Мустафа Гнилой.

— До конца месяца отсеяться нужно, — подхватил Рюзгяр, — а потом, что сей, что не сей…

— Это меня не касается. У меня свое хозяйство, свой расчет. Я вам не помеха — хоть в августе сейте.

— Опоздаем с севом — не родит земля!

— А мне что? Это ваша забота.

— Скажи, когда же ты дашь ответ?

— Через месяц. — Мастан еще подумал. — Ровно через месяц. — Вот так! Будьте здоровы!

Крестьяне еще потоптались, переглянулись.

— Дал бы сегодня — молиться на тебя будем.

— Деньги счет любят. Они в поле не растут. Подсчитаю, прикину, если получится — дам. Ясно?

Крестьяне ругали Мастана последними словами. Оставалось одно: подтянуть потуже пояса и доставать из закромов зерно, оставленное на прокорм.

— Как-нибудь не умрем с голоду.

— Аллах взял, аллах и даст.

— Аллах милостив!

— Много ли нам надо?

— Аллах велик!

— До сих пор у нас никто с голоду не помер…