Конец века в Бухаресте - [132]

И Янку стал припоминать отдельные случаи из хорошо ему знакомой судейской жизни. По всяким мелочам, всплывавшим у него в памяти, он пытался представить себе Якомина и не мог. Штрихи не сливались в портрет, и живой человек, которым восхищался Янку и с кем хотел сблизиться, не возникал. Но ведь недаром, лихорадочно ища выхода из создавшегося положения, Урматеку вспомнил о Якомине. Он чувствовал, что тот не отвернется от него. Урматеку и сам обладал живым умом, дальновидностью и суть вещей схватывал с полуслова. По естеству своему Урматеку с Якомином были сродни друг другу, но жили они по-разному, у них были разные трудности и разные задачи. Одному пришлось отчаянно бороться, чтобы выжить, — это был Урматеку, другой пользовался приготовленным — это был адвокат. Время, не занятое добыванием хлеба насущного, — вот что растит из дворян врачей, инженеров, адвокатов, и это время предстало перед Янку воочию во всей своей заманчивости. Оказавшись среди книг, Янку необычайно остро ощутил благостное воздействие на жизнь не отягощенного заботами времени, о котором так красиво говорил старый Лефтер, рассуждая о будущем Амелики. Тогда рассуждения Лефтера представлялись Урматеку весьма туманными, но он сумел уловить в них главное и воспользоваться его советами. Теперь же он собственными глазами видел плоды того времени, которым человек распоряжается по своей воле. Вновь убедившись в собственной проницательности, Урматеку порадовался широте своего ума и без стеснения сравнил себя с Якомином. И сумел оценить не только время, но и то, как воспользовался им адвокат. Впервые в жизни Янку оказался наедине с книгами и, проникшись уважением к ним, ощутил, сколь важна их роль в человеческой жизни. Он не мог сказать, что написано в этих книгах, заполнивших верхние и нижние полки, и чем они отличаются друг от друга. Честно говоря, о книгах он вообще никогда не думал. Но теперь, оказавшись среди книг, принадлежащих человеку, от которого ждал в беде помощи, Урматеку почувствовал, что именно книг ему и недостает, что книги и есть то, что отличает одного человека от другого. Свободное время, но без книг, порождает людей вроде старого барона, с хорошими манерами, вежливых, даже добрых, если они родились добрыми, но без жизненной цепкости, энергии, цели, которые даже для ведения собственных дел нуждаются в ком-то вроде Урматеку. А время, проведенное с книгами, делает людей сильными, знающими, как Якомин. Сама по себе эта мысль была проста, зато необычен для неглупого, но не слишком образованного Урматеку был повод, по которому она возникла, и поэтому ему показалось, что он первый, кому пришла она в голову, что открыл он нечто невероятное. И вместе с самомнением возросло его восхищение библиотекой. Не имея ни малейшего представления о культуре, не зная ни как складывалась она, ни как развивалась, не подозревая о преемственности, борьбе, воздействии идей и переменах, какие они могут вызвать, Урматеку почувствовал книгу как некую поддержку, которой неплохо было бы заручиться на будущее. В некотором смысле это был поворотный момент в жизни Янку Урматеку, положившего все свои силы, чтобы выбиться самому и вывести в люди своих потомков. С этого времени он будет повсюду проповедовать пользу книг, а своим близким просто их навязывать и, в конце концов, наградит страстью к книгам своих потомков. Нет сомнения, что в каждом из семейств, составивших теперь новое румынское общество, какой-нибудь предок, подобно Янку Урматеку, пережил нечто подобное: книга, неважно какого автора и содержания, впечатлила его лишь тем, что она книга, отпечатана в типографии и стоит на полке, — отныне и это наследие, пусть пока лишенное главного смысла, осознается как некая ценность, открывая путь новым устремлениям и новой гордости. Расхаживая среди книг, Янку Урматеку открывал для себя их назначение, тешась мыслями о будущем.

Вдруг небольшая дубовая дверь в стене распахнулась, и на пороге, с трудом пригнув голову, появился Стате Якомин. Это был высокий, некрасивый мужчина лет шестидесяти с лишним. Крупная лысая голова без шеи, за очками в золотой оправе — маленькие живые глазки. Толстые полураскрытые губы, редкие волоски не выросших даже к старости усов делали лицо его странным и даже несколько неприятным. Голос у него был густой, крупные, костистые руки двигались не переставая, вертя длинный янтарный мундштук. Стоило, однако. Якомину заговорить, как сразу же становилось ясно, что человек он добрый и очень внимательный. Обняв Янку за плечи, словно старинного своего приятеля, он увлек его в кабинет, который хоть и был меньше библиотеки, но книгами был набит так же. Мебель в кабинете была дорогая, старинная, адвокат отличался не только изысканным вкусом, но и знал толк в старине, что по тем временам в Бухаресте было редкостью. С потолка спускалась огромная бронзовая люстра с сотней синих севрского фарфора цветов, внутри которых бронзовые лепестки удерживали свечи. Письменный стол и кресла были черного дерева. Спинки кресел украшали резные орлы. В углу стоял старинный резной пюпитр, на стене висела карта.