Конец пути - [49]

— Ну и какого же черта мне теперь делать? — Джо дошел до крика. — Ты клянешься, что у тебя не было никаких осознанных мотивов. А неосознанных ты, соответственно, не осознаешь. Рационально оценивать случившееся ты не хочешь. Действия Ренни ты никак сознательно не интерпретировал. И разговоров ты тоже не помнишь. Мне что, согласиться с Ренни и признать, что ты попросту не существуешь? А что еще делает человека человеком, за вычетом всех этих вещей?

Я пожал плечами.

— Я мог бы кое-что добавить к этому списку.

— Не утруждай себя. Разве ты не понимаешь, Хорнер: если ты сможешь меня убедить, что Ренни действовала в основном по твоей указке, ничего хорошего в этом не будет, потому что она вроде как не должна легко идти на поводу. А если ты докажешь мне, что никак или почти никак не влиял на ее поступки, тут опять же не будет ничего хорошего, потому что это не совпадает с образом нашей Ренни. Так что я вовсе не пытаюсь решить проблему, просто сняв с себя всякую ответственность. Проблема в том, что я не знаю и не могу знать точно, какую проблему должен решать, пока не разобрался, что случилось и почему оно случилось именно так, а не иначе — в каждой мелочи.

И тут я почувствовал себя достаточно сильным, чтобы сказать:

— Мне кажется, у тебя изрядно бы поубавилось проблем, имей ты хоть чуточку уважения к ответу: «Я не знаю». Такой ответ может быть чертовски честным, Джо. Когда близкий человек ни с того ни с сего вдруг делает тебе больно и ты спрашиваешь: «Скажи мне, бога ради, зачем ты это сделал?» — а он отвечает: «Я не знаю», — такой ответ, по-моему, заслуживает уважения. А если это говорит тебе человек, которого ты любишь и которому веришь, и если он искренне раскаивается в том, что сделал, тогда, я думаю, на этом и вовсе можно порешить.

— Но если человек тебе такое сказал, — ответил мне Джо, — если он вынужден был такое сказать, как ты можешь после этого судить, оправданы ли та любовь и то доверие, благодаря которым, по твоим словам, на том и можно порешить?

И в самом деле — как? Я мог бы ответить ему, что представить, как я бы дошел до такого вопроса, я просто не в состоянии, зато вполне способен представить себе в этой ситуации человека по имени Джо Морган.

— Нет, Джейк, так дело не пойдет, — сказал Джо и как-то вдруг засобирался. — Если это и есть твой ответ, не знаю, как смогу с тобой дальше общаться, а если это еще и ответ Ренни, не знаю, как я смогу дальше общаться и с Ренни тоже. Такой ответ просто не вписывается в космос Джо Моргана. Может быть, я в неправильном космосе, но только в нем я вижу возможность наладить по-настоящему серьезные отношения. А еще тебе, наверное, следует знать, что Ренни едва ли не во всем винит только тебя.

Не могу сказать, что это меня совсем не удивило, но я только наморщил лоб и сделал уголком рта что-то вроде быстрого звука «ц».

— Не вижу, почему бы тебе ей не поверить, — отчеканил я.

— А ты считаешь, что на нее это очень похоже, не так ли? Женщины, они вроде как и должны таким образом поступать, а?

— У меня нет определенного мнения по этому поводу, — сказал я. — Или нет, я скорее придерживаюсь обоих мнений сразу.

После этого моего заявления Джо дернулся, сжал кулаки и вышел вон.

Я мог бы сказать, что этот разговор меня разбередил, но точнее было бы, наверное, другое слово: он оставил меня в состоянии крайнего возбуждения, и мандраж мой был от возбужденности, а не от чувства вины, тот самый мандраж, который остается обыкновенно после долгих и сложных споров, — он не то чтобы приятен, но и неприятным его не назовешь, он бодрит, он освежает голову, он возникает после всякой дуэли двух разных артикуляций, двух способов выражать себя, где дуэлянты ставят на кон базисные ценности и где игра — даже если это всего лишь игра — всегда идет всерьез.

Артикуляция! Ты, с точки зрения Джо, была бы моим абсолютом, если бы я вообще мог таковой иметь. Как бы то ни было, только в отношении тебя я чувствовал порою, и не раз, то, что полагается, наверное, испытывать по отношению к абсолютам. Претворять пережитое в речь — то бишь классифицировать, подводить под категории, под концепции, под грамматику, под синтаксис — всегда и всюду означает предавать пережитое, фальсифицировать его; но только с таким вот преданным и оболганным опытом и можно иметь дело, а только имея с ним дело, чувствуешь себя человеком, который жив и шевелится. Вот потому-то, когда мне вообще случалось об этом думать, я отзывался на прециозный этот обман, на это ловкое, искусное мифотворчество с тем отчаянным весельем сердца, с каким работает любой художник. Когда мои мифорежущие бритвы бывали остро отточены, какая же славная была игра — сечь направо и налево, рубить реальность в капусту. Во всех прочих смыслах я в гробу ее видал, эту самую артикуляцию.

Глава девятая Во что, среди прочего, я не счел нужным посвящать Джо Моргана

Во что, среди прочего, я не счел нужным посвящать Джо Моргана (поскольку это означало бы, что я и дальше намерен сам себе рыть яму): мне по временам не составляло труда придерживаться, с великолепно сбалансированным равнодушием, противоположных, или по меньшей мере противостоящих точек зрения на один и тот же факт. Если принять во внимание общую мою психическую ригидность, это у меня получалось, пожалуй, даже слишком легко. Так, мне казалось, что Доктор — шизик, но и умница тоже; что Джо блестящ и что он нелеп; что Ренни разом сильная и слабая; и что Джейкоб Хорнер — сова, павлин, хамелеон, осел и попугай, сбежавший из средневекового бестиария, — великан и в то же время карлик, полнота и вакуум, и восхищения достоин, и презрения. Если бы я попытался втолковать все это Джо, он бы тут же занес полученные данные в разряд доказательств того, что я попросту не существую: мне же казалось, что из данного обстоятельства с одинаковым успехом можно сделать как этот, так и прямо противоположный вывод. Я пускаюсь в объяснения с одной-единственной целью: сделать предельно ясным смысл слов, когда я говорю, что разом был шокирован и ни капли не был удивлен, что мне было противно и приятно, что ощутил я и возбуждение, и в то же время скуку, когда, на следующий вечер после описанного выше разговора, ко мне на квартиру явилась Ренни. Лекции в тот день я отчитал на славу, ловко жонглировал герундиями, частицами и инфинитивами, и собственное красноречие снабдило меня впрок полярными чувствами вины и полной при том беспечности в отношении дела Морганов.