Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне) - [39]

— Туда… — многозначительно ответил председатель союза «Кошчи» и побежал вслед за цепью пехоты.

Что подумали басмачи, увидев движущийся взад-вперед поезд, неизвестно. Должно быть, они решили; что попавшие в западню красные мечутся в отчаянии. Это придало им смелости.

Со стороны кишлака к насыпи двинулись пешие отряды басмачей, а за ними развернулась конница. Враг наступал решительно, торопливо. Вот уже послышалось злобное и торжествующее «урр!» Кучный залп цепи и артиллерийский огонь смели первые ряды наступавших, но задние продолжали напирать. Басмачи выползали из-за холмов, и число их все увеличивалось.

— На каждого из нас приходится целый десяток, — хмуро заметил Фрунзе. Теперь стало ясно, что одной атакой бой не завершится, басмачи будут делать наскоки, пока у защитников поезда не иссякнут патроны. И Михаил Васильевич передает распоряжение Соколову — выбрать двух-трех охотников, способных добраться до Намангана с донесением.

А в это время из кишлака высыпал новый отряд вражеской конницы. И опять над полем раздался вой «урр!»

Путь басмачам преграждала полусгоревшая железнодорожная казарма. Она стояла у насыпи и своими каменными стенами возвышалась над полем. Пулеметный взвод получил команду занять казарму и уже поднялся, чтобы идти, но ружейный огонь басмачей прижал бойцов к земле. Тогда встал Фрунзе и с кольтом в руке зашагал первым. Никто не посмел сробеть, глядя на командарма. Цепочкой взвод двинулся к казарме.

Возможно, враги издали узнали командующего и бросились наперерез. Огонь с бронеплощадки, дружные ружейные залпы казанцев не останавливали их. Началась самая страшная и самая злобная атака басмачей.

Сквозь грохот копыт скакавший впереди Гурский все же услышал призывные гудки паровоза и треск пулеметов. Услышал их и эскадрон. Впереди, за невысоким, но густым кустарником, вился дымок, а вокруг расстилалось холмистое поле, по которому бежали люди. Бежали. Падали. Снова поднимались. Шел бой. Шел уже не один час. Это Гурский знал хорошо. Знал еще, что свои слева у поезда, а враги справа — идут в атаку. И, поднявшись на стременах, он крикнул что было силы:

— Шашки вон! В лаву направо галопом!

Эскадрон на лету перестроился и хлынул горячим потоком в обход кустарника.

Этот внезапный удар оказался для басмачей настолько неожиданным, что в первую минуту они даже не поняли, откуда взялся эскадрон красных. Но остановиться они уже не могли. С ходу атакующие джигиты врезались на своих взмыленных конях в лаву и попали под острые клинки красноармейцев. Первым упал с рассеченной головой курбаши, летевший впереди банды. Гурский рубил без промаха. Под стать ему был и Ванюшка Лебедев. Эскадрон в какие-нибудь десять-пятнадцать минут покосил всю первую линию атакующих. Остальные успели сдержать распаленных скачкой коней и повернули назад. Не сразу, конечно, удалось им уйти из-под клинков. Лошади храпели, мотали мордами, осаживались с трудом, не хотели менять направление. Кто сумел совладать с конем, тот ускакал назад, а кому страх или горячность помешали, тот навсегда распростился с седлом.

В стороне, шагах в пятидесяти от бронепоезда, под низко склонившимся талом Гурский заметил узбека в синем халате, который отбивался от наседавших на него двух басмачей. Он, видимо, расстрелял все патроны и теперь орудовал прикладом. Высокий рост и недюжинная сила давали ему возможность держаться одному против двоих.

— Да это же Ахунбабаев! — мелькнула у Гурского мысль. Он пришпорил коня, и тот в несколько скачков донес его до тала.

Взмах клинка — и один из басмачей повалился с лошади. Второй бросился прочь, но его настигли подоспевшие красноармейцы.

Бой был коротким. И все же он так захватил бойцов, что сигнал отбоя прозвучал для них неожиданно. Они еще мчались по полю, преследуя удирающих басмачей. Еще сверкали на солнце клинки и потрескивали выстрелы. Но это были последние выстрелы, за которыми приходит тишина.

Отбой означал победу.

Весна пришла в том году поздно. Поэтому она торопилась наверстать упущенное время. На поле, где шел бой и лежали убитые, где бродили потерявшие всадников кони, уже цвели алыми огоньками первые маки. Бойцы ловили чужих лошадей и рвали цветы. Когда эскадрон снялся с места и направился домой, на шлемах у ребят краснели маки, а уздечки лошадей перевились с зеленью.

Маки украшали и паровоз, ожидавший окончания ремонта пути, — на насыпи уже работала поездная бригада. Командарм продолжал свою поездку в сторону Уч-Кургана…

КОГДА РЯДОМ ФРОНТ…

В тот же день в наманганской газете «Рабочий путь» была опубликована заметка:

«2 марта с. г. на заседании ревкома командующий Туркфронтом т. Фрунзе сделал доклад по текущему моменту».

Ниже публиковалось постановление ревкома:

«Настоящим объявляется мобилизация 10 процентов членов партии, имеющих возраст от 18 до 30 лет. Мобилизация будет происходить по жребию в Угоркоме партии в течение трех дней: 13, 14 и 15 марта с. г. (четверг, пятница, суббота) с 10 часов утра до 1 часа и с 3 до 5 часов дня.

Все указанные товарищи должны явиться в комитет партии. За неявившихся жребий тянет комиссия».

На заседании ревкома по предложению Фрунзе было принято постановление о проведении в Намангане «Недели фронта». В короткий срок предстояло мобилизовать все силы города на помощь Красной Армии, готовившейся к решительному наступлению против басмачей. Та же газета «Рабочий путь» поместила необычное для сегодняшнего читателя, но очень характерное в то время объявление: