Концерт для скрипки со смертью - [4]

– Еще один подъемчик, – подбадривающе сказал Атертон. Слайдер поглядел на него и побрел дальше вверх, шаркая подошвами по каменным ступенькам. Лестница делила квартиры на две с одной стороны и одну с другой.

– Это в средней квартире. На этом этаже они все пустуют.

Констебль в униформе, Уилланс, стоял в дверях на страже.

– Эта квартира пустует уже недель шесть. Косгроув говорит, что были некоторые неприятности с бродягами, которые пытались здесь ночевать, и с детьми, взламывавшими двери, чтобы покурить в укромном местечке, – обычное дело. А вот как они проникали внутрь.

Стеклянная панель на двери была заколочена досками. Атертон продемонстрировал, что гвозди в одном углу были выдернуты, отодвинул доску и просунул в щель пальцы, показывая, как можно добраться до ручки замка.

– Обломков стекла нет? – нахмурился Слайдер.

– Кто-то тщательно почистил все это место, – огорченно подтвердил Атертон. – Надраил, как медный свисток.

– Кто обнаружил тело?

– Какой-то мальчик позвонил по экстренному номеру около трех ночи. Николлс подумал, что это розыгрыш – мальчик был маленький и не назвал своего имени, – но все-таки передал сообщение ночному патрулю, и «панде» понадобилось еще какое-то время, чтобы добраться сюда. Так что ее нашли где-то в четверть пятого.

– Ее? – Смешно, но всегда почему-то думаешь, что труп будет мужской.

– Женщина, лет двадцати пяти. Голая. – Атертон экономил слова.

– О, нет! – Слайдер ощутил, как знакомо обрывается сердце.

– Я так не думаю, – быстро проговорил Атертон, отвечая на невысказанную вслух мысль Слайдера. – Она выглядит абсолютно нетронутой. Но сейчас там док разбирается.

– Ну, ладно, пошли посмотрим, – устало сказал Слайдер.

Помимо отвратительного вкуса во рту и тяжести в желудке он ощущал точечную резкую боль в глубине правой глазницы, и ему очень хотелось досыта выспаться. С другой стороны, Атертон, который добрался домой так же поздно, как и он сам, и предположительно был разбужен еще раньше него, выглядел не только свежим и здоровым, но вроде даже и счастливым, производя впечатление нетерпеливой пастушьей овчарки, рвущейся по своей тропе меж холмов к стаду. Слайдеру оставалось только думать, что в один прекрасный день возраст и женитьба прихватят Атертона так же, как и его самого.

Квартира показалась ему темной и угнетающей в неестественном освещении фонаря с крыши дома напротив, установленного, как он предположил, для того, чтобы отпугивать вандалов.

– Электричество отключено, естественно, – прокомментировал Атертон, доставая карманный фонарь. Ну прямо бойскаут какой-то, разозлился Слайдер. В комнате, куда они вошли, детектив-констебль Хант держал свой фонарь включенным, подсвечивая полицейскому хирургу, Фредди Камерону, который кивнул в знак приветствия и молча подвинулся, давая Слайдеру занять место рядом с жертвой.

Она лежала на левом боку спиной к стене, ноги были приподняты, левая рука подогнута и заложена под голову. Темные волосы свисали вниз, закрывая лицо и шею. Слайдер понял, почему Косгроув считал, что она не из местных. Тело относилось к тому типу, который патологоанатом назвал бы «хорошей упитанности»: лоснящаяся гладкая плоть, без пятен, волосы и кожа имели тот неопределимый блеск богатства, который проявляется при использовании хорошо сбалансированной, базирующейся на протеине диеты. Кожа была покрыта хорошим загаром, только на бедрах оставалась узенькая полоска – след от бикини.

Слайдер приподнял ее правую руку. Она была холодна, как лед, но все еще сохраняла гибкость: крепкая рука с длинными пальцами, но чем-то странно некрасивая – ногти были подрезаны так коротко, что вокруг них, на кончиках пальцев, плоть выступала валиком. Поверхность ногтей была обработана, вокруг ногтей не было никаких порезов или царапин. Он отпустил руку и откинул волосы с ее лица. Да, она выглядела лет на двадцать пять, может быть, даже моложе, щеки еще сохраняли округлость расцвета молодости. Небольшой прямой нос, полные губы, верхняя губа короткая, под ней виднелись белые зубы. Резко очерченные темные брови, под ними полукружья черных ресниц, затеняющих высокие скулы. Глаза были закрыты, выражение лица спокойное. Смерть, хотя и преждевременная, пришла к ней тихо, как сон.

Он потянул ее за предплечье, осторожно, чтобы немножко приподнять тело и отодвинуть от оклеенной безобразной бумагой стены. Ее небольшие незрелые груди не были бледнее плеч – где бы она ни загорала в прошлом году, она загорала полуобнаженной. Стройное тело не было потасканным; полоска белой плоти пониже золотисто-загорелого плоского живота была похожа на бархат. Перед его внутренним взором вдруг возникло видение – он увидел ее, живую, раскинувшуюся на дорогом заграничном пляже под ослепительным солнцем, беспечно-самоуверенную, как молодой жеребенок, вся жизнь еще впереди, а удовольствия и наслаждения пока еще остаются нормой жизни, не удивляя и не поражая ее. Непомерная и желанная жалость к ней потрясла его; ему показалось, что ее соски, похожие на ягоды земляники, следят за ним, как глаза. Он осторожно вернул ее в прежнее положение и резко отступил от тела, дав Камерону возможность занять его место и продолжить осмотр.