Концерт для скрипки со смертью - [3]

Раздался звонок телефона.

Слайдер выбросил руку и сорвал трубку, прежде чем телефон успел взвизгнуть второй раз. Айрин застонала и пошевелилась во сне, но все же не проснулась. Она долго и страстно мечтала о телефоне модели «Тримфон», выдвинув в оправдание своего желания теорию о том, что такой аппарат будет меньше тревожить ее, звоня в неурочное время. На их улице в домах стояло такое количество «Тримфонов», что даже скворцы начали их имитировать, и Слайдер тоже купил этот аппарат и установил его дома. Сам он не сердился, если его будили среди ночи, по Айрин могла проклясть его за трель звонка в его же собственном доме.

– Привет, Билл. Очень жаль, что приходится будить тебя, приятель. – Это был Николлс, дежурный сержант ночной смены.

– Ты меня не разбудил, я уже сам проснулся. Что стряслось?

– Тут у меня есть для тебя тело. – Неистребимый шотландский акцент Николлса делал его речь настолько неблагозвучной, что у него всегда «тело» звучало как «дело». – Это в Барри-Хаус, Нью-Зиланд-Роуд, в районе Уайт-Сити-Эстейт.

Слайдер глянул на часы. Четверть шестого утра.

– Что, только что обнаружили?

– Это был телефонный звонок по 999 – анонимный, но какое-то время прошло, пока им занялись. Звонил мальчик, и в службе, естественно, подумали, что это очередная шуточка. Но сейчас патрульные уже там, и Атертон тоже уже выехал па место. Неплохое начало дня для тебя.

– Могло быть и хуже, – автоматически ответил Слайдер и тут же, заметив, что Айрин начинает просыпаться, понял, что если он сию минуту не уберется, пока она окончательно не проснулась, то начало дня определенно будет хуже.

* * *

Уайт-Сити-Эстейт был построен на окраине выставочного комплекса, ради которого здесь же был возведен огромный легкоатлетический стадион и, более того, была открыта новая станция подземки. Большая площадь, застроенная иизкоэтажными домами, с одной стороны граничила с Вестерн-Авеню, начальной частью шоссе А40. С другой стороны находились сам стадион и телецентр Би-Би-Си, повернутый к жилым зданиям задней частью, а фасадом обращенный на Вуд-Лэйи. Две другие стороны района ограничивались улицами районов Шеферд-Буш и Эктон. В тридцатые годы вся эта недвижимость смотрелась как на картинке, но со временем все здесь стало грязным и унылым. Даже стадион, на котором каждый четверг и пятницу проводились по вечерам собачьи бега, и тот был запущен.

Слайдеру часто приходилось бывать в этом районе по службе, обычно по поводу автомобильных краж и взлома квартир; иногда какой-нибудь заключенный, сбежавший из близлежащей тюрьмы Вормвуд-Скрабс, пытался укрыться в этом районе. Это было неплохим местом, чтобы прятаться, – Слайдеру, например, вечно удавалось здесь заблудиться. Местная администрация как-то попыталась установить щиты с картами района и присвоить алфавитную индексацию каждому кварталу, но щиты были повалены нетерпеливо поджидавшими этого момента местными мальчишками сразу же после установки. Сам Слайдер придерживался того мнения, что если вы не родились в этом районе, то никогда не изучите здешних дорожек.

В память о первоначальной выставке улицы были поименованы в честь бывших имперских колоний: Австралия-Роуд, Индия-Уэй, и все в таком же роде, а кварталы и дома носили имена бывших имперских героев – Лоуренса, Родса, Найнтингейл. Для Слайдера, проезжавшего мимо них, здесь все выглядело совершенно одинаково. Барри-Хаус, Нью-Зиланд-Роуд... Ну кто, черт побери, был этот Барри?

Наконец он заметил знакомые силуэты «панды» и «сандвича с джемом»[1] и остановил машину в незамкнутом дворе, окаймленном двумя небольшими пятиэтажными зданиями с пятью квартирами на каждом этаже, каждая из которых была зеркальным отражением другой. Многие квартиры были заслонены строительными лесами или забиты досками, а двор был завален строительным оборудованием, но почти все балконы были усеяны оживленно переговаривающимися и взбудораженными зеваками. Несмотря на ранний час, во дворе было полным-полно темнокожих детишек. Высокий и плотный бородатый констебль блокировал вход на лестницу, разговаривая с людьми в первых рядах собравшейся внизу толпы и без малейших усилий не позволяя им приближаться к лестнице. Это был Энди Косгроув. Он был известен тем, что считался победителем этого лабиринта и со всей очевидностью не только прекрасно знал свой район, но и любил его.

– Боюсь, что это на последнем этаже, сэр, – обратился он к Слайдеру, раздвигая толпу перед ним, – а здесь нет лифта. Это один из старых домов. Как видите, они только начинают его модернизацию.

Слайдер взглянул вверх.

– Уже известно, кто это?

– Нет, сэр. Хотя я не думаю, что это кто-то из местных. Сержант Атертон уже наверху, и врач только что прибыл.

– Всегда я прихожу на вечеринку последним, – сделал гримасу Слайдер.

– Такова плата за жизнь в пригороде и возможность дышать чистым воздухом, сэр, – ответил Косгроув, и Слайдер не понял, пошутил он или сказал это всерьез.

Он двинулся по лестнице. Лестница была построена на века, из гранита, с литыми чугунными перилами и глазурованными плитками на стенах, как будто все было рассчитано на то, чтобы не оставалось ни следа от проходящих по ней людей. Эх, больше таких не делают, подумалось ему. На последней лестничной площадке, почти задохнувшись, он обнаружил Атертона, веселого до неприличия.