Конан и слепая богиня - [51]

Наконец-то их прибытие кто-то заметил.

Двери таверны закачались и почти сорвались с кожаных петель, распахнувшись от сильнейшего удара. В проёме, освещенном изнутри тусклым светом лучины, возникла почти перекрывающая его фигура не только такой же ширины, как и высоты. Сильный свист резко утихомирил разъярённых псов.

— Дар, назад! Тор, лежать!

Псы, поджав хвосты, как побитые побрели обратно во двор.

— Здравствуйте, почтенные господа, — произнёс великан неестественно высоким, визгливым голосом. — Чем могу услужить?

— Хотим наесться и напиться, а там — увидим.

— Коней можете привязать здесь, у изгороди. А самих — милости просим, входите смело, это наилучшая гостиница во всей округе. И лишь единственная, — фыркнул хозяин, силясь выглядеть остроумным, и побрёл внутрь.

В тот миг, когда он развернулся, у Каринны и Антары вырвались одновременные тихие смешки. В свете месяца блеснули голые половинки объёмной задницы. Кроме кожаного фартука, покрывающего мясистые груди и спадающего до колен, на мужчине больше ничего не было.

Глава 12

В Кармайре торжественно зазвенели колокола — наступил полдень. Был первый день весны, праздник прославления Анахиты, один из немногих дней, когда истерзанные, затираненные и испуганные горожане осмеливались выйти на улицу. Пережить зиму в Карпашских горах никогда не было легко даже и в дни, когда старостой был Харам. С приходом весны, вместе с началом паломничества к святыне Аннах Тепе, оживлялись рынки и понемногу снова возрастали послезимняя деловая активность и торговля. Охотники спускались с гор, чтобы продать накопившиеся за зиму шкуры зверей и пополнить запасы выпивки, соли и одежды. Сельские жители из окрестностей привозили свежее молоко, сыр, первые весенние цветы, овощи и их гордость — ручной выделки ковры из разноцветной шерсти, украшенные характерным красным геометрическим узором. Местные ремесленники в свою очередь будут продавать металлические инструменты, разнообразнейшие одеяния и кожаную обувь. Первые же купцы, проходящие неподалеку по Дороге Королей, не жалея делали небольшой зигзаг, чтобы иметь возможность посетить известный рынок Кармайры, предлагая там вендийские коренья и специи, офирский хрусталь, прозрачный кхитайский фарфор, иранистанские розовые духи в деревянных флакончиках, орехи, финики, инжир и другие экзотические фрукты из южных земель. И довольные увозили с собой купленные редкостные кожи и шелковистые меха, не пренебрегая также коврами или овчинами, которые бог знает почему так пользовались спросом у избалованной немедийской знати. Рынки бурлили кипящей, пульсирующей жизнью, лотки перетекали в площади, переполненными прилавками, сомкнувшимися, как оцепление, вокруг каменных домов, углубляясь в извилистые окрестные улочки. Товары и деньги переходили из рук в руки, и местным трактирщикам также перепадало достаточно золота для оборота. На четвёртый день торгов, когда уже было заключено достаточно сделок, восхищаясь полученной прибылью и честным заработком, пёстрыми непрерывными потоками паломники отправлялись к древнему зиккурату, посвященному суровой Анахит — к святыне Аннах Тепе — чтобы поблагодарить богиню за пережитую долгую зиму и успех в сделках предыдущих дней, а также вознести и небольшие подношения в целях обеспечения благосклонности и в будущем. Позже вечером везде вспыхивали оживлённые радостные торжества — с безудержными плясками и танцами, несмолкающими песнями и представлениями, обильно льющимися отовсюду и захватывающими всех, кто хоть на миг появлялся рядом. Некоторые гуляли и распутничали аж несколько дней подряд, потом едва очухиваясь. В таком духе прошла целая неделя. Все были довольны и счастливы, охотно платя невысокие городские налоги, благодаря чему город оживал с весной: избавлялся от намёрзших льдин на потрескавшихся стенах, чинил поломанные плитки мостовой, чистил колодцы, белил фасады и украшал. Изнурённая Кармайра, очнувшаяся после зимней спячки, вновь возрождалась и расцветала.

Так бывало раньше. Теперь богатые купцы уже годами избегали города, огибая его большой дугой. Охотники, которым больше некому было сбывать товар, удалились в город Мегрелу, хотя и лежащий далеко от гор, но гораздо более приветливый и безопасный. И жителей окрестных местностей прибыло на рынок всего несколько парочек — большинство из них отпугнули распоясавшиеся группы молодёжи, одичавшей от свободы и дешёвого пойла, выставляемого без присмотра на улочках. Плохо это было и для самих жителей города, непреуспевающего и оголодавшего, которые целый день вкалывали, чтобы их родные могли выжить, а по вечерам прятались за укрепленными воротами своих когда-то нарядных домов. Фасады, раньше блестевшие известью, обветшали и были забрызганы грязью, скрипящие и ссохшиеся дубовые ставни кое-где болтались на ветру на одной петле. На недавно расчищенных балюстрадах мелькали тени женщин и мужчин, сливающихся в танцах в унисон с ритмом бубнов и гобоев. Твёрдые сосновые шишки с пиниоли сплошь устилали улочки, а люди просто апатично перешагивали через них.

По полупустому рынку в знойный полдень еле плелось несколько бледных горожан. Прохаживаясь прогулочным шагом между нескольких лотков и лавочек, они спорили с торгующими селянами о ценах на яйца, цыплят, весенний салат, редиску и лук. В углу площади в тени под полотняным навесом измотанные грустные мужчины вяло пытались залить свою грусть алкоголем.