Конан и слепая богиня - [4]

Комедианты смолкли. Толпа зрителей быстро освободила место, где назревала схватка.

Киммериец одним движением вырвал мешочек из ослабевших пальцев мелкого воришки и не спеша прикрепил его сзади к поясу.

— Идите своей дорогой, парни. У меня сегодня и так не самый лучший день.

— А будет ещё хуже, когда… — верзила не успел договорить.

Черноволосый юноша напал стремительно, словно гремучая змея. Одним единственным ударом кулака он сбил Кузмана на землю. По мостовой покатились несколько выбитых зубов. Нижнюю часть лица верзилы залил хлынувший изо рта поток крови. С протяжно-сердитым рёвом и обнажив мечи, два приятеля сломя голову бросились в атаку на Конана.

Древняя закалённая сталь зловеще прошипела, когда юноша плавным движением вытащил её из ножен. Казалось, он отражает выпады обоих нападавших без малейших усилий. Лезвие его меча сверкнуло, мелькая стремительно, как бросок кобры, столь же непредсказуемо и также смертоносно. Пританцовывая между ними, он отбивал атаку одного лезвия и без труда уклонялся от второго. В отчаянном стремлении нанести решающий удар Мукаффа и Джарир мешали друг другу, но мускулистый юноша не давал им ни малейшего шанса. Хотя их было двое на одного, уже вскоре стало ясно, что численное превосходство в этом случае ничего не решит.

— Стражники! Стражники бегут! — сражение прервал крик нищего с открытыми язвами на обеих голенях. Банда воров исчезла так быстро, будто провалилась под землю.

— Гнилые яйца Ханнумана! — Конан с дикими глазами, переполненными жаждой убивать, расталкивал расступающиеся массы людей, напоминая жнеца, косящего поле спелого зерна. Не задерживаясь, он исчез в кривых извилистых улочках на противоположной стороне рынка и замедлил шаг только тогда, когда удостоверился, что никто не преследует его.

Его надежды быстро и легко разбогатеть в клоаке цивилизации начали исчезать. Понемногу приходило осознание того, что выжить в большом городе будет не так просто, как он представлял себе, когда странствовал по диким пустынным местностям.

* * *

— Тот дикарь на рынке буянил, как сорвавшийся с цепи, — жалостно стенал мужской тенор.

— Да, сорвал нам целое выступление, — угрюмо вторил ему звонкий бас.

— Но он красив. И такой сильный. Он двигался как дикий зверь, — протянул мечтательно женский альт.

— Вы, женщины, думаете только об одном, — ворчливо ответил бас.

— Но, Таурус, о чём это ты говоришь? — промурлыкала женщина, прижимаясь к нему сзади и касаясь свой пышной грудью спины коренастого владельца балагана.

— Успокойся, Каринна! Явился в самый разгар, сорвал представление, и из-за него только что потеряли выручку.

Блондинка Каринна смутилась, обидчиво сдвинув брови, и её голубые глаза сверкнули:

— Раньше ты был ко мне благосклонней.

— Это уже прошло давным-давно, — отрезал медоточивый тенор.

— Каринна, девонька, ты не могла бы мне помочь? Иголка с ниткой в дрожащих старческих руках хуже орудий с кхитайским огнём.

Ласковый и тихий вопрос старика смог погасить ссору в зародыше. Раздражённое раскрасневшееся лицо бывшей первой актрисы, а ныне отвергнутой любовницы, смягчилось. Не произнеся ни слова, она отправилась вслед за стариком с длинными белыми усами и прищуренными ярко-голубыми глазами.

— О, женщина! С одной стороны — небесная сверхъестественная краса, но в душе — помойка…

— А ты тоже давай успокойся, Карагиз! Зурн, нужно сходить за дровами. Отправляйся, или замерзнем в ночи. — Таурус, с непререкаемым авторитетом владельца балагана, оборвал дальнейший разговор.

Худощавый парень лет двадцати, живой, юркий и гибкий, который за всё это время не промолвил ни слова, без каких-либо дополнительных возражений встал и направился к лесу. Грозящая буря была предотвращена. Повисшая в воздухе напряжённость медленно исчезала.

— Ты плачешь. — Старец с ясными глазами подошёл к Таурусу, поправляющему конскую упряжь, и тяжело присел. Он уже слишком много повидал и в целом видел мало хорошего. Возможно, именно поэтому он и решился начать заранее проигранную дискуссию. — Вспоминаешь, как однажды ночью она прибежала к тебе в одной ночной рубашке и осталась? Она была старшей дочерью фермера, не испугавшейся осуждения и пересудов. Нам пришлось вынуждено покинуть страну, прежде чем её отец смирился с тем, что его любимица сбежала с комедиантами, и перестал преследовать нас. И ты до сих пор не осмеливаешься сунуться в Немедию, хоть минуло тринадцать лет.

— Тринадцать — несчастливое число, — вызывающе забурчал Таурус.

— Она стареет, хочет покоя. Мечтает о крыше над головой, детях, — продолжал старик, как бы не слыша его.

— Такого я никогда не обещал ей. Мы — комедианты, и дома не имеем. И нам необходима актриса помоложе. Как ты сам отметил, Хикмет, Каринна постарела. — в голосе владельца звучала созревшая неумолимая решимость.

— Говорят, сегодня в замке праздник, — быстро сменил неприятную тему старик. — Может быть, пригласят и актёров. Мы могли бы показать несколько наших лучших представлений, а не такую дешёвку, как для селян на рынке. Возможно, «Страсть и предательство при дворе кхитайского владыки Чан-Ю».

— Да, жаль, что твои отрывки играют так редко. Но сам понимаешь — селяне и провинциалы не заинтересованы в высоких эмоциях и чувствах, овладевающих городскими вельможами. Замок невелик, и внутрь попасть очень тяжело. Но твою идею стоит обдумать. Пойдём проситься во дворец сегодня — может, удастся попасть внутрь, прежде чем закроют врата.