Конан и слепая богиня - [31]

Хикмет выдернул свой кинжал из спины кочевника. Яркая пенистая кровь говорила о том, что старец пронзил сердце врага с одного удара, как и в его собственном спектакле он убедительно поражал лживого кхитайского императора Чань-Ю.

— Блестящий бросок, Хикма! — выдохнул киммериец.

Оставшихся двоих разбойников комедианты скосили без жалости и без особых усилий.

— Конан, помоги!

От отчаянного крика Антары все застыли.

Фикрет сориентировался быстрее, чем его товарищи, и прошмыгнул к скалам. Он скакал, как горный козел, взбираясь с камня на камень с единственной целью — отомстить одинокому стрелку, который так неожиданно изменил баланс сил. Он выскочил на маленьком выступе всего в пяти саженях от перепуганной девушки. Его силуэт с широкими плечами и занесённым оружием на мгновение мелькнул на фоне неба. Потом он беспомощно замахал руками и рухнул назад, свалившись к подножию скалы прямо под ноги Таурусу. Метко брошенный камень весом добрых три фунта поломал ему рёбра и выбил дух.

— Он не достоин стали, — стряхнул с руки пыль довольный киммериец.

Раненый, при падении потерявший нож, вдруг стремительно обхватил колени Тауруса и рванул его на землю. Комедиант потерял равновесие и упал на него. Двое мужчин покатились по земле, не разжимая объятий. В один миг разбойнику удалось подмять Тауруса под себя и сжать его горло обеими руками. Глаза Тауруса уже выкатывались из орбит, когда ему всё же удалось вырваться и освободиться — после того, как он внезапно пнул коленом в промежность Фикрета. Затем Таурус показал себя таким же хорошим борцом, как и актёром. Прежде, чем остальные успели подбежать на помощь, он повернул ошарашенного соперника лбом к земле, сел ему на спину и, заведя свой локоть под его подбородок и согнув вторую руку сильным рычагом с другой стороны, сжал кочевника, как клещами. Он давил изо всех сил, от напряжения даже прокусив себе губу до крови. На лбу владельца балагана выступили капельки пота. Вдруг голова Фикрета опустилась под странным углом — Таурус сломал главарю разбойников шею.

Орда прекратила существование.

* * *

Косые лучи позднего полуденного солнца протянули тени от развесистого высокого платана далеко в степь. Заросший недельной щетиной воин со спутанными светлыми волосами соскочил с коня рядом с могилой. Небольшой холмик в форме прямоугольника не мог быть ничем иным, кроме как недавно засыпанной могилой, в этом Бартакус ни на миг не сомневался. Стиснув зубы, он с неохотой, но поспешно начал ножом и руками отгребать навершие из камней и глины. Воин работал, как сумасшедший, пот лил с него градом. Горсти земли и камней отлетали далеко за спину.

Из-под тяжёлого покрова тёмной глины начали понемногу проступать контуры тела. Бартакус яростно ругнулся — он выкопал левую ногу. Переместившись в противоположный конец могилы, он начал вытаскивать лицо. Рыжие волосы, бледное веснушчатое лицо и выступающие зубы были ему знакомы, но так мимолётно, словно он видел этого юношу где-то среди толпы людей в храме. Но где же он мог его видеть? Одно было ясно — киммерийца тут определённо нет.

Командир телохранителей Шагии не потрудился зарыть останки человека, чьё последнее место пристанища и упокоения так бесцеремонно нарушил. Его добыча всё ещё впереди, к чему задержка? Уже восседая на коне, чуть дальше в степи, он заприметил остатки другого кострища и примятой травы. А там — ещё одну могилу с навершием из камня в том месте, где, вероятно, должна быть голова. Бартакус снова приступил к страшной работе.

Заходящее солнце уже окрасило отдалённые вершины Карпашских гор в бордовые цвета, когда Бартакус закончил. На небо слепо взирало восковое жёлтое лицо степного кочевника с перерезанным горлом. Теперь Бартакус знал всё, что ему было нужно. На миг он прислонился к стволу. Глаза его закрылись сами. За последние недели он спал меньше, нежели привык изо дня в день. Подбородок опустился к груди.

Пробудило его какое-то завывание, раздавшееся в непосредственной близости. Сумрак уже понемногу переходил в тёмную ночь. «Удалось уснуть по крайней мере на два часа!» — Бартакус стало протёр глаза. Он взглянул на разрытую могилу в двух саженях от него и оцепенел: труп юноши явно переместился.

«Митра Спаситель!»

Волосы Бартакуса встали дыбом от ужаса. Стиснув зубы, он с мечом в руке осторожно подошёл к могиле. Внизу мелькнула тень и остановилась в двадцати шагах от него. Из тьмы засверкали жёлтые глаза. Раздался вой, и далеко в степи кто-то завыл в ответ. Разодранные кишки и опустевшие глазницы внесли ясность: Бартакуса пробудило не воскрешение мертвеца, а пиршество гиен и шакалов.

Бартакус сердито бросил в тень камнем и привалился к стволу дереву, чтобы преодолеть внезапный приступ головокружения и тошноты. Затем он вскочил в седло и без оглядки поскакал по дороге. Над открытой могилой падальщики уже начали описывать широкие круги.

* * *

— За здравие!

— За прибыль!

— Так живём!

— За то, что все ещё живы!

На этот раз Конан напился по-настоящему. И был в этом не одинок. Празднование победы над шайкой разбойников переросло из выпивки в нечестивую попойку. Хотя все три женщины уже давно спали на шёлковых подушках в лучшей комнате дорогой шадизарской таверны, мужчины пили до поздней ночи. Деньги они не экономили, платя серебром павших кочевников.