Комсомольский комитет - [79]

Шрифт
Интервал

— Интересно было на кабельном? — быстро спросила Лена и выпила воды, чтобы прогнать легкую усталость, которая пришла к ней после бюро.

— Любопытно, — ответил Толя.

Он стал рассказывать, что он видел на кабельном. Толя остро и точно оценивал людей, и Лена невольно заслушалась его.

— А что у тебя с Корнюхиным получилось? — вдруг спросила Лена. Соня Цылева позвонила ей о том, что Толя замучил его ожиданием.

— С Корнюхиным? А что такое? А, так это что ждал он меня? Он потом даже на собрании об этом говорил. Это же мелочь!

Нет, Лена не вспыхнула, хотя ей хотелось выругать Толю. Хорошенькая мелочь! Ничего себе пример работники горкома показывают!

Но Лена проговорила сдержанно:

— Это не мелочь, Толя. Надо ценить время человека, его силы и нервы. Обращение с людьми — это не мелочь. Разве у тебя не было времени позвонить из цеха, сказать, что ты задерживаешься, но что все-таки придешь и когда придешь.

— Было. Просто я все время собирался уйти.

— Толя, ты только представь, что так поступили бы с тобой, и тогда ты поймешь, как это плохо, — мягко сказала она.

Лена вдруг подумала, что Толя мог бы быть очень красивым человеком, если бы был добрей и человечней.

— Подумай над этим обязательно. А сейчас иди, Толя, хорошо?

Но Толя, поднявшись, подождал, пока Лена оденется, и вдруг просто спросил ее:

— Можно проводить тебя? — заметив удивление Лены, он поспешно пояснил: — Нам ведь в одну сторону. Да и поздно уже.

— А я ведь каждый день так поздно хожу, — чуть улыбнувшись, сказала Лена. — И представь, ничего со мной не случается.

— Я вижу, ты меня за человека уже не считаешь, — глядя в сторону, заметил Толя.

Лена промолчала. А потом, когда они вышли все-таки вместе, сказала с усмешкой:

— Ну что с тобой делать, Толя, если я тебе что ни скажу, ты все перевернешь, и наоборот все получается. Чего доброго, сейчас опять окажется, что я читаю тебе морали. Может быть, иногда я и срываюсь на морали, но это не нарочно, честное слово.

— Морали, это ладно. А вот зачем ты насмешничаешь?

— Я насмешничаю? — искренне удивилась и даже растерялась Лена. — Когда, например?!

— Прошлый раз, например. Когда мы о докладе разговаривали. Будто и слова у меня от души пропали, и все… Один тон у тебя что стоит!

— Ну-у, разве дело в тоне? — рассмеялась Лена.

Толя хотел сказать Лене: какой бы она могла быть хорошей, очень хорошей, если бы не было у нее этой зловредной насмешливости. А Лена думала: «С чего это Толя вдруг решил выяснить отношения?» В глубине души Лена не верила, что Толю может и вправду волновать то, что она о нем думает.

Было уже темно, прошел дождь, и на тротуарах было скользко. Лена, задумавшись, то и дело попадала в лужи.

— Осторожней иди, — сказал Толя, но таким безразличным, равнодушным голосом, что Лена даже не обратила внимания на его предупреждение и тут же снова угодила в лужу.

— Тебе же говорят, осторожней иди! — зло, чуть ли не с ненавистью крикнул Толя.

Лена даже остановилась от изумления. А Толя ту же фразу говорил уже сдержанно, с нежностью, и она звучала точно объяснение в любви.

— Вот видишь, Лена, — с укором сказал Толя. — Сколько разного можно сказать одной и той же фразой.

Лена уже все поняла. Она чуть не рассмеялась, а Толя видел, что она чем-то возбуждена и что-то трогательное и задумчивое появилось в его лице.

Подул ветер. Закачались еще голые тополевые ветки. Девушки, которые шли навстречу Лучниковой и Чиркову, взявшись под руки, пошли быстрее. Прохожая женщина туже завязала платок. Лена поздоровалась с ней, называя ее по имени-отчеству, — это была работница городской фабрики.

— Можно взять тебя под руку? — спросил Толя и, когда Лена согласилась, подчеркнуто сказал: — Благодарю вас.

Молодые люди, переглянувшись, засмеялись. Толя — громко и весело. Лена — облегченно, но тут же замолкла.

Лене вдруг очень захотелось рассказать этому человеку все, что лежит у нее на душе. Толя умный, он поймет. Но не имеет же права она рассказать ему о жизни Соболева!

— Толя, скажи мне, — спросила она, — тебя обижали когда-нибудь?

— Конечно. Вот ты, например.

— Нет, я серьезно.

— Не очень-то. Если меня кто обидит, сдачи дам… Лена, почему ты об этом заговорила? Что у тебя произошло? — спросил Толя.

— У меня ничего, — усмехнувшись, ответила Лена. — Это у моих знакомых, у друзей моих.

— А почему ты смеешься? Я могу подумать, что это относится ко мне. Может быть, мне пойти другой дорогой, Лена?

— Я смеюсь, когда я волнуюсь, — звонко, и горько, и упрямо сказала Лена.

Ей так захотелось, чтобы Толя понял ее и не осудил за то, что она не научилась еще хорошо чувствовать человека, все струны его души, чтобы знать, когда и какую можно задеть.

— Мне тогда становится легче, и мне казалось… другим тоже. Я иногда чувствовала, что в этом есть что-то плохое. Я постараюсь, чтобы этого больше не было, — тихо, но так же упрямо сказала Лена. — А ты мне искренне об этом говоришь, Толя?

— Знаешь, Леночка, — сказал Чирков, придерживая локоть девушки и тоже задумчиво, виновато улыбаясь. — Я тебя прежде, по правде сказать, все поймать хотел. Думаю: задается, хочет показать, что все знает.

— И поймал? — ревниво спросила Лена.


Еще от автора Нинель Ивановна Громыко
Дойна о Мариоре

«Дойна о Мариоре» — повесть о девушке молдаванке, испытавшей на себе гнет румынских бояр и военщины. Автор рисует нелегкий поначалу путь девушки, горькую и безрадостную долю сироты-батрачки, показывает, как раскрываются ее силы и способности, пробуждается чувство долга перед Родиной, когда Бессарабия воссоединилась с Советской Молдавией. «Дойна о Мариоре» — первое произведение молодой писательницы Нинель Громыко («Молодая гвардия», 1952); в 1959 году вышла новая книга автора — роман «Комсомольский комитет».


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».