Комсомол имени Летова - [44]

Нужно было ждать тех самых оперов, это меня ни разу не обрадовало. Они опаздывали уже на два часа, и я порывался уйти. Но дежурный вцепился буквально мертвой хваткой и говорил, что они уже на подходе. Наконец они явились, оперативники РУБОП Слепенко и Грачев. Так и не узнал, кто из них был кто. Один громогласный мерзкий бугай, а другой сельский гопник небольшого росточка. Первый исполнял роль злого полицейского, второй если не доброго, то чуть более человечного и живого. В этот раз они не спрашивали обстоятельств сожжения портретов президента, а просто всячески стебались и ненавязчиво предлагали сотрудничать. Я держался вежливо и культурно, но твердо отказывался. В суд мы шли пешком. Мы с Настей даже слегка отстали, и при желании можно было легко свалить, но мой паспорт был у мусоров. Я слабо верил, что буду оправдан, хоть в протоколе и была написана откровенная чушь. Но все же рассчитывая на штраф, который все равно не буду платить. Как назло, судья оказалась старой знакомой и специально проверила, закрыты ли мои штрафы. Ага, прям каждый раз и вперед даже! После этого опера поехали, по их словам, пить пиво с креветками, а я отправился отбывать сутки на Петровку, 38.

Я зашел в хату и вежливо поздоровался. Сокамерником оказался закоренелый урлан сравнительно молодых лет. В этот раз он отбывал административный арест за драку. Я выложил на стол дачку от товарищей и предложил новому знакомому разделить трапезу. «Сушки ты достал, плохо, значит, скоро сяду!» — горько произнес он. Я о такой примете не знал, хотя и почти уверен, что он недолго погулял на воле. Только вряд ли тут дело в сушках. К остальной еде претензий не было. А сокамерник выдавал перлы один за другим. Заслышав шаги в коридоре, зычно протянул: «Кто пасет, тот хуй сосет!» Когда с утра нам принесли скудное подобие завтрака, осуждающе посмотрел на разносившего еду арестанта и сказал, что если бы его поставили баландером, то сразу бы вскрылся. Честно говоря, вижу в этом мало логики, при административном-то аресте. Но в тюрьме свои правила, лезть в которые не стоит, а знать все же полезно. Позже к нам добавили мужика средних лет, который выдал замечательную фразу: «Я выпил две бутылки водки и не знаю, за что получил трое суток». Не менее забавно было, когда при освобождении мне выдали счет за питание в спецприемнике. В целом, опыта с отсидкой в тот раз можно было избежать, однако я был рад, что уголовного дела на мне не висит. Да и посидеть на знаменитой Петровке довелось незадолго до того, как туда перестали возить административно задержанных.

После этого мы начали готовиться к 9‑му мая 60-летие Победы праздновалось с большой помпой, из динамиков в транспорте летели военные песни, на Красной плошали должен был состояться парад. Однако попасть на это шоу для избранных простые граждане не могли. Показуха устраивалась ради президентов других стран, включая пресловутую латвийскую Вайру. На этом фоне власти запретили традиционное шествие КПРФ, на которое всегда приходило немало ветеранов! Нашему возмущению не было предела. Выход был один — пытаться прорываться. Хотя имелась информация, что любой выход за рамки в этот день будет караться жестче обычного.

Возвращаясь домой с собрания за пару дней до 9‑го числа, я заметил, что за мной следят. Как я ни ускорял шаг по району, шедший в отдалении мужик оставался в поле зрения. Сделав несколько заумных петель по району, доступных только бывалому строгинцу, я скинул хвост. Смысла этих маневров со стороны ментов я до конца так и не понял, ибо адрес мой можно было элементарно пробить, жил я тогда по прописке. На следующий день все было спокойно, и я морально готовился к противостоянию на площади Белорусского вокзала, где должно было состояться запрещенное шествие.

Утром, незадолго до моего выхода, раздался звонок в дверь. Пожаловали оперативники РУБОП, один совсем старпер, другой помоложе. Довольно вежливо, но прямо сказали, что на шествие я сегодня не попаду. На родных желаемое впечатление произвести явно не удалось, посему, переписав мои данные, они быстро ушли. Я посмотрел в окно. Один опер сел в машину рядом с подъездом, другой на лавочку у подъезда. Так и просидели до середины дня в итоге. Это было ожидаемо. Точно такой же визит и последующая осада постигла Цезаря, Гунькина, и, как ни странно, Семейкина. Представляю, какой вынос мозга там был. Бедные опера!

Остальные, как и нагадал накануне Колдун, смогли добраться до оцепленной площади. Попытались прорваться, но безуспешно. Прорывавшихся было мало, задержанных тоже негусто. Красные в День Победы оказались в резервации. Я включил парад по телевизору. На экране в форме танкиста кривлялся Золотухин. Шоу для послушных ветеранов и глав государств. Мерзко. Я выключил телевизор.

С того года я стал по-иному относиться ко Дню Победы. Любимый с детства праздник превратился в нечто элитарное, уже не имеющее отношения к ветеранам и разгрому фашистов. Власть монополизировала и монетизировала Победу, словно льготы. Если в стране закончится нефть, то останется Победа. Все меньше остается в живых ветеранов, все больше становится идиотов, вяжущих георгиевскую ленту на собак, бутылки водки и собственную жопу. Сейчас это день показухи и мнимого народного единства. У нового поколения может сложиться мнение, что войну выиграла нынешняя власть. И началось все это тогда, в 2005‑м. Не забудем, не простим!