Комната на Марсе - [27]
Пешеходы прохаживаются по главному бульвару в самое пекло, когда на солнце 113 градусов[20]. Другие плетутся по канавам вдоль дорог, толкая пустые магазинные тележки, пронзающие мертвую зону раннего вечера металлическим дребезжанием. Тротуаров в городе нет.
Стэнвилл – синоним своей тюрьмы. Так же как Коркоран, и Чино, Делано, и Чоучилла, и Авенал, Сьюзанвилл, и Сан-Квентин – десятки городов с тюрьмами, названными в честь города, по всей стране.
Гордон Хаузер снял в аренду через сайт недвижимости хижину в окрестностях Стэнвилла, в предгорье западного хребта Сьерра-Невада. В хижине имелась одна комната с дровяной печью. Он проживет этот год как Торо, написал он своему другу, Алексу, отправив ему ссылку на сайт.
«Скорее, как Казински»[21], – ответил ему Алекс, увидев фотографии хижины.
«Согласен, они оба жили в однокомнатных хижинах, – ответил Гордон. – Но я не вижу особого сходства между ними».
«Поклонение природе, самодостаточность. К. даже читал «Уолдена», – написал Алекс. – Он есть в списке книг из его хижины. Как и Р. У. Б. Льюис[22], твой кумир».
«Ты не слишком упрощаешь»?
«Да. Но кроме того, оба умерли девственниками».
«Казински еще не умер, Алекс», – ответил Гордон.
«Ты понимаешь, о чем я».
«Но Торо тревожили поезда, – ответил Гордон. – А Тед К. современник атомной бомбы. Он был свидетелем техногенного крушения мира».
«Признаю, это, конечно, существенная разница. Никого нельзя извлекать из исторического контекста. Плюс Торо слепил бы самую негодную почтовую бомбу. Его зажигательный акт сопротивления не встречал одобрения современников».
Когда они встретились в своем баре на Шаттук-авеню, чтобы выпить пива на прощание, Алекс вручил Гордону, как бы в шутку, список любимых книг Теда Казински. Гордон когда-то читал его воззвание. Все его читали. Этот парень недолгое время был профессором в Беркли. Они выпили за отъезд Гордона.
– За мою ссылку, – сказал Гордон.
– Типа тебя выперли из Оксфорда?
– Просто отправили пожить на природе.
Гордон выехал из центра Окленда ближе к вечеру и двигался на восток и на юг, углубляясь в темные и плоские сельскохозяйственные просторы по Шоссе-99. В салон проникал горелый запах искусственных удобрений, несмотря на кондиционер, а в сумерках над дорогой возникло оранжевое свечение, огромный нимб посреди темноты. Таинственный источник света, словно от большого завода, затерянного в ночных полях. Он знал, что это они – женщины, три тысячи женщин. Как и в ЖТСК, там не могло быть ночи, поскольку это место охранялось круглые сутки, семь дней в неделю.
Он остановился на ночь в придорожном отеле. Утром он встретится с агентом по недвижимости и получит ключи от хижины. Ему хотелось спросить девушку за стойкой, не знала ли она кого-нибудь, кто работал в Стэнвиллской тюрьме. Но вместо этого он спросил, годилась ли для питья вода из-под крана в городе.
– Я не из тех, кто пьет воду из-под крана? – сказала девушка с вопросительной интонацией.
Он спросил, не подскажет ли она, где можно поесть.
– А вы любитель жареных креветок?
Видимо, местный типаж.
Вода в горной хижине Гордона была ядовитой. Не от удобрений, а из-за природных залежей урана, так что приходилось покупать воду в бутылках. Хижина ему понравилась. В ней пахло свежестроганой сосной. Она была устроена разумно и компактно, можно сказать, уютно, и стояла на сваях, на крутом склоне холма. По соседству было еще несколько домов и необъятный вид на долину.
Он должен был появиться на новой работе в течение недели. Несколько дней он разбирал свои жалкие пожитки и рубил дрова. Гулял по окрестностям. А по ночам топил печку и читал.
Гордон выяснил, что Тед Казински питался в основном кроликами. Белкам же, по словам Теда, похоже, не нравилась плохая погода. Дневники Теда, главным образом, рассказывали, как он жил и что происходило в окружающей дикой природе, и Гордон отметил, что сравнение его с Торо было не таким натянутым, как ему показалось поначалу. Но Тед никогда бы не написал такого: «Через пробудившуюся в нас самих невинность мы различаем невинность наших соседей».
Все новые соседи Гордона были белыми суровыми ребятами. Они ковырялись в грузовиках и мопедах и относились к Гордону свысока, и его это устраивало, потому что в случае чего такое отношение будет ему только на руку. В горах выпадал снег. Дороги заметало так, что было не проехать. Деревья падали и обрывали провода. Летом и осенью здесь бушевали пожары. Гордону не нравился надрывный визг двухтактных моторов мопедов, разносившийся над долиной по выходным, но деревня была деревней – это вам не чистый, неиспорченный мир туземной жизни с птичьими трелями, а деревенская братва, которая обрезала деревья бензопилами, клала или мостила искусственный газон и прорубала дорожки сквозь подлесок для покатушек на мопедах и снегоходах. Гордон воздерживался от суждений. Эти люди знали гораздо больше его, как жить в этих горах. Как пережить зиму, и лесные пожары, и грязевые оползни от весенних ливней. И как правильно складывать дрова, что терпеливо показал Гордону один из соседей, живший ниже на склоне холма, после того, как две его стопки дров сбросил на дорогу парень по кличке Бобер, не имевший большей части пальцев. Гордон научился колоть дрова. Таков был первый итог его ссылки.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.
Ближайшее будущее. Льды Арктики растаяли. Туристический бизнес открывает новые горизонты, и для желающих достичь ранее недоступные места запускаются новые экспедиции. Пассажиры круизного лайнера мечтают увидеть белого медведя, а вместо него им придется найти еще нечто более удивительное – мертвое тело во льду. Кто этот человек? Был ли он жертвой незнакомцев или самых близких людей, безжалостно его предавших? Вместе со льдом растают и коварные тайны прошлого.
В самолете, летящем из Омана во Франкфурт, торговец Абдулла думает о своих родных, вспоминает ушедшего отца, державшего его в ежовых рукавицах, грустит о жене Мийе, которая никогда его не любила, о дочери, недавно разорвавшей помолвку, думает о Зарифе, черной наложнице-рабыне, заменившей ему мать. Мы скоро узнаем, что Мийя и правда не хотела идти за Абдуллу – когда-то она была влюблена в другого, в мужчину, которого не знала. А еще она искусно управлялась с иголкой, но за годы брака больше полюбила сон – там не приходится лишний раз открывать рот.
Натан Гласс перебирается в Бруклин, чтобы умереть. Дни текут размеренно, пока обстоятельства не сталкивают его с Томом, племянником, работающим в букинистической лавке. «Книга человеческой глупости», над которой трудится Натан, пополняется ворохом поначалу разрозненных набросков. По мере того как он знакомится с новыми людьми, фрагменты рассказов о бесконечной глупости сливаются в единое целое и превращаются в историю о значимости и незначительности человеческой жизни, разворачивающуюся на фоне красочных американских реалий нулевых годов.
История Вань Синь – рассказ о том, что бывает, когда идешь на компромисс с совестью. Переступаешь через себя ради долга. Китай. Вторая половина XX века. Наша героиня – одна из первых настоящих акушерок, благодаря ей на свет появились сотни младенцев. Но вот наступила новая эра – государство ввело политику «одна семья – один ребенок». Страну обуял хаос. Призванная дарить жизнь, Вань Синь помешала появлению на свет множества детей и сломала множество судеб. Да, она выполняла чужую волю и действовала во имя общего блага. Но как ей жить дальше с этим грузом?