Коммунизм своими руками - [86]

В журнале введена специальная рубрика — «Перегибы при раскулачивании и коллективизации», материалы которой в том номере, где публикуется сталинская статья, занимают 10 страниц. Там мы встречаем упоминания угроз и запугивания крестьян, применения оружия при коллективизации.

О наступающем голоде как результате перегибов не говорится, но есть заметка об обобществлении продовольствия на Урале в артелях и коммунах, где реквизировали продовольствие в общий фонд насильственными методами. Даже не искушенный в чтении между строк читатель может сделать вывод о том, что в районах сплошной коллективизации, где накалена обстановка, руководство новообразованных коммун пытается вернуться к нормированным выдачам, не зависящим от производства, как это было в первые годы существования коммун, когда они находились на грани выживания.

Между тем среди новообразованных колхозов в 1930 году встречаются и коммуны, и это несмотря на предупреждения о том, что своевременная и актуальная форма — это артель. Здесь риторика официального дискурса дает толчок выбору, который делают руководители на местах: если официально считается, что коммуна является высшей ступенью, то нужно попытаться оказаться первыми на высшей ступени, создать чаемое будущее здесь и сейчас, — хотя бы и только на бумаге. Репортажи показывают абсурд происходящего; впрочем, из текста читатель не имеет возможности определить, насколько распространены описываемые явления. Один из приемов пропаганды, очевидно, заключается в том, чтобы, критикуя и тем самым неизбежно приоткрывая завесу секретности наддействительными событиями, изобразить повсеместно распространенные явления как отдельные случаи искажений и нарушений, которые, в сущности, не затрагивают общего неизменно верного курса.

Вот примеры таких отдельных недостатков. Шесть колхозов НовоАннинского района были на уставе артели до конца февраля 1930 года, по потом «было решено перевести колхозное движение на более высокую ступень, то есть перевести все колхозы на устав коммуны, с полным обобществлением всего имущества». Это решение принимало собрание уполномоченных от всех колхозов. В результате «[...] стали свозить на общие базы дойных коров, свиней, поросят, птицу и пр. Никаких скотных дворов, никаких помещений к этому не было подготовлено [...] не было и разъяснительной работы. [...] “Корова перестала давать молоко, а превратилась в насест для курицы”, — так рассказывают колхозники». К тому же переход на устав коммуны означал запрет на собственный огород, что невозможно было компенсировать коммуной.³⁴⁵

Показательно, что агитация за коммуну теперь начинает приписываться врагам коллективизации: «Очень часто кулаки и их подпевалы, желая сорвать коллективизацию, начинают агитировать за коммуну, против артели. Надо таких “коммунаров” выводить на чистую воду».³⁴⁶

В конечном итоге коллективизация привела к созданию такой системы централизованно управляемого и механизированного сельскохозяйственного производства, в которой коммунам в том виде, в каком они существовали в начале и середине 1920-х годов, не было места. В 1933 году на 216 тысяч с лишним артелей приходятся 4 тысячи коммун, причем нет оснований полагать, что эти коммуны отличаются от прочих советских колхозов чем-то кроме названия.

К середине 1930-х советская колхозная деревня очень мало походила на дореволюционную и внешне, и по сути экономических и социальных отношений: полтора десятилетия, полные драматичных событий исторического размаха, в конечном счете привели к повсеместному установлению колхозного строя. Крестьянин стал советским колхозником, и ни земля, ни орудия труда, ни его результаты ему с тех пор не принадлежали. Перемены затронули все сферы жизни на селе. Все это время сельскохозяйственные коммуны оставались одним из элементов мозаики, причудливо менявшейся в ходе масштабных социальных экспериментов; на разных этапах развития советской сельскохозяйственной политики менялась и роль коммун.

заключение

Рассмотренные материалы дают нам яркую картину того, как власти вписывали коммуны в свои планы преобразования деревни и как крестьяне использовали коммуны в своих целях. Однако эта картина не может быть полной, ибо перемены в деревне, в конечном счете закрепленные твердой рукой коммунистической власти в период коллективизации, были процессом сложным и многогранным, на него повлияло много факторов — заведомо больше, чем представляют нам советские пропагандистские публ-кации, взятые в качестве источника. О некоторых факторах мы могли говорить здесь лишь на основании косвенных признаков и фигур умолчания, то есть разве что на правах гипотезы.

Политика властей и сопутствующая ей пропаганда порой довольно решительно меняли курс. В результате те, кого еще недавно числили среди союзников или же просто не замечали (и не упоминали в печати), оказывались объектом критики, а явления, которые не привлекали внимания, вдруг начинают критиковать — и находить виновных. К текущим кампаниям и чисткам подверстываются сообщения с мест. Изначально письма селькоров оказались важнейшим каналом обратной связи, источником инфор-