Коммунизм своими руками - [78]

В отношении самих членов коммуны антирелигиозная линия выдерживалась в образцовых коммунах последовательно, иногда с некоторыми оговорками относительно пожилых коммунаров (чаще — пожилых женщин). Религия была абсолютно несовместима с политизацией подростков, их принятием в ряды пионеров и комсомольцев, со светским образованием, которое давалось детям. Всякие проявления религиозности, православные символы и ритуалы в образцовых коммунах запрещены.

«Дети младшего возраста совсем не понимают значения крестного знамения [...] Религиозные предрассудки изживаются окончательно. Икон в общественных домах коммуны иметь не разрешается. Обрядов никаких коммунары не выполняют»,^{314 — докладывает Анастасия Биценко. А те старики, которые желают молиться, могут делать это скрытно, не на глазах у других коммунаров, и особенно в отсутствие детей. Внешне это}

может выглядеть как компромисс: чтобы избегнуть ссор, старикам разрешают делать, что они захотят, но только частным, а не публичным образом. Однако на деле все замешано на нетерпимости к религии. Например, в одной коммуне, «порвав с попами» в 1922 году, коммунары уже давно даже старух хоронят «без попа».³¹⁵

Из пропагандистских публикаций можно сделать вывод, что в большинстве своем коммунары без затруднений отказались от религиозных обрядов — в той мере, в какой они опирались на авторитет местного священника. Однако обрядовая сторона жизни крестьянина была еще и совокупностью языческих ритуалов, освященных церковью и нацеленных на то, чтобы обеспечить благоприятный урожай, здоровье и плодородие скота, благополучие семьи. Поэтому те, кто верил, для кого «молитва превыше всего, ибо без нее ничего не может»,^{316 сохранили эту веру молча, несмотря на насмешки и антирелигиозную пропаганду.}

Пропагандисты выставляют дело таким образом, будто крестьяне и сами давно уже готовы отказаться от пережитков, в Бога давно не верят, а только поны их принуждают к показному следованию обрядам. Так, А. Большаков ссылается на рассказ бабы Паши, пожилой женщины, которая была среди первых коммунаров в «Кудрово-2»: она еще с детства перестала верить в то, что Бог поможет беднякам получить хорошие урожаи. И когда в первой кудровской коммуне посадили клевер, не соблюдая обрядов, по вспахивая трактором и следуя агрономическим советам, он вырос замечательно — в отличие от клевера соседей, которые все обряды соблюдали, но сеяли не по науке. А вот тракторист, который моложе бабы Паши, в Бога верит и этого не скрывает.³¹⁷

А. Большаков рисует картину терпимости к религиозным пережиткам: руководители коммуны убеждены, что те исчезнут вместе с поколением стариков. Ведь будущее коммуны — ее молодежь, от предрассудков свободная. Религиозные праздники, конечно, упразднены, и отчасти их место заняли советские праздники, объявленные нерабочими днями. При этом все важнейшие акты жизни людей приобретают светский характер: рождение, свадьбы и похороны происходят без участия церкви. Однако смерть заставляет еще колебаться неверующих. Автор описания коммуны «Кудрово» отмечает, что умирающие, хотя вроде бы и были безбожниками, все-та к и перед смертью просили своих родителей помолиться за них и заставляли их пообещать, что по ним будет отслужена панихида.

Как бы ни были значительны революционные преобразования, произошедшие в повседневности советской деревни с введением колхозного строя, будучи отражены в текстах, носящих характер пропаганды, они приобретают виртуальный характер идеологически мотивированной конструкции, которая не поддается проверке, поскольку лишь опосредованно связана с реальностью. Если бы мы попробовали расположить описания новой крестьянской культуры в коммунах хронологически и взглянуть на них как на единое целое, то стало бы вполне очевидно: к концу двадцатых годов публикуемые тексты о коммунах начинают носить все более церемониальный характер и в значительной степени отвечают интересам актуальной кампании — против религии, за сплошную коллективизацию, против чуждых элементов, за повышение уровня санподготовки, за организацию в коммунах детских учреждений. Собственно, с точки зрения публикации в журнале актуальность того или иного аспекта жизни коммуны задается, как получается, не только и не столько самой жизнью, сколько требованиями «текущего момента», как они прописаны в свежих партийпыхдокументах. Похоже, что отзывчивость к требованиям момента и готовность представить реальность нужным образом — говоря более поздним советским языком, показуха — становится органичной частью повой колхозной культуры.

глава 5. коммуна в контексте массовой коллективизации

Советская пропаганда представляла дело таким образом, будто между мировоззрением участников колхозов и крестьян-единоличников существовала пропасть; те издания, о которых здесь идет речь, не являются исключением. Интерпретировалась она как пропасть между старым, отжившим, капиталистическим — и новым, социалистическим, прогрессивным. Этот миф органически связан с другим внедрявшимся в массовое сознание, вопреки очевидным фактам, сталинским мифом — мифом о добровольности коллективизации, в том числе и коллективизации рубежа 1920- 1930-х годов.