Коммунисты - [586]
В Гивельде Партюрье вдруг как подкошенный свалился прямо на дорогу, и его санитары до смерти напугались. Но страхи оказались напрасными: он просто спал. Вокруг выставили караул, чтобы начальника не раздавило случайно какой-нибудь английской машиной, хотя машин было очень мало. Произошло это недалеко от церкви. Жители городка бегали с ведрами и тушили грузовик, который англичане весьма неосмотрительно подожгли возле какого-то домика, и обитатели его в испуге высыпали на дорогу. И здесь поля, вся округа была захламлена всяким армейским добром — солдаты ходили прямо по сухарям, ели прямо из банок мясные консервы, подбирали с земли нераспечатанные письма, полковые канцелярские книги, спотыкались о кучи гранат и пулеметных лент, а кругом бродили целые орды бездомных псов, которые надрывно лаяли в ночи… Наконец стало известно, куда эвакуировать раненых: в Зюйдкооте оказался госпиталь. Да, необыкновенная выдалась ночь, таких ночей, пожалуй, еще и не бывало. Спали почти спокойно. Правда, все небо было разодрано воздушными боями, но наши самолеты гнали вражеские — подумать только! Санитары впервые видели подобное зрелище; рядом надоедливо, как шавки, лаяли зенитки. Спали так крепко, что редкие разрывы бомб никого не разбудили. Казалось, и утром ничем не подымешь людей. А потом утро, и привал в разрушенных домиках, вокруг которых настоящий потоп, с севера волнистая полоса дюн, а на горизонте, очень далеко, — зарево Дюнкерка… Да разве Дюнкерк горит? Наконец начались спешные сборы, но до шоссе добрались только к четырем часам дня.
Сейчас санитарный отряд шел вдоль Кошачьего канала, который с севера ограничивал затопляемую зону. Рауль посмотрел на освещенную солнцем картину запустения и сказал Прашу: — Понимаешь, Бастьен, всего этого можно было бы избежать. Понимаешь, они нас именно к этому и вели! Ведь в течение двадцати лет бросали деньги всяким ничтожествам! А сколько можно было сделать хорошего, полезного.
И Праш хмуро, как всегда, ответил: — Значит, тебе требовалось на край света забраться, чтобы понять, что к чему?
Весь отряд нервничал: над дорогой беспрерывно кружил самолет. Ну и наглец, шпионит, гад! То туда полетит, то обратно. У дороги стояла батарея зенитных орудий; они открыли огонь. Вдруг проклятая «куриная клетка» кувыркнулась вниз, объятая пламенем, и все дружно прокричали «ура!..» Болваны! Ведь это же наш французский самолет, первый французский самолет, который санитары увидели с начала войны, а наши зенитчики подбили его… На коротких привалах было еще хуже, людей охватывал истерический страх. Кругом гладкая, как ладонь, равнина, ни дерева, ни овражка — негде укрыться. Санитары устроились вдоль палисадников, только с той ли стороны спрятались, неизвестно. На море гулко ухали пушки. Говорят тебе, что это англичане. Как бы не так. Густой дым, окутавший Дюнкерк, куда направлялся санитарный отряд, не сулил ничего доброго. Жан заметил, что Алэн Морльер помрачнел, ни с кем не разговаривает. Жан старался его развлечь, но тщетно. — Да что с тобой, Алэн? — Отстань ты от меня! — Чудак, ей-богу…
Во время одного из таких привалов, уже ближе к вечеру, на подходе к довольно крупному населенному пункту, где среди песков стояли редкие домики, уныло торчал колодец с большим колесом, а мачты линии высокого напряжения лежали поваленные на чахлой травке, — как раз на этом привале по колонне прошел слух. Сначала санитары посмеивались, не хотели верить. Потом даже рассердились. Кузнец Жокаст сказал: — Кто будет тут всякие враки распускать, я тому всю морду расквашу. — Однако не кто иной, как сам Партюрье, задыхаясь от волнения, подтвердил этот невероятный слух. Линия Зигфрида прорвана… мы наступаем в Баварии… армии, стоящие на линии Мажино… американцы вмешались… русские атакуют немцев! — Господин лейтенант, — сказал Рауль, — по-моему, не стоит таких вещей повторять, а то в следующий раз вам никто не поверит.
— Но я же тебе говорю, сам главврач сказал…
Начальник другого взвода, Премон, заявил, что следует проверить. Обратились к Фенестру. Фенестр подтвердил. Сообщил новость сам Ламиран, начальник дивизионного санотряда, только что проезжавший мимо. Так сказано в официальном сообщении. Надо бы показать сообщение людям, а то они говорят, что их только зря морочат. Другое дело, если бы видели бумагу своими глазами, иначе нехорошо получается…
Нас, говорили они, видно, за младенцев принимают.
Добыли текст, он был подписан военным губернатором города Дюнкерка адмиралом Платоном[724]:
«Сообщаю:
Укрепленный район Дюнкерка (по течению рек Аа, Берг и т. д.) держится стойко. Противник не в состоянии прорваться к Дюнкерку.
Именно по этой причине он усиленно бомбардирует порт и самый город.
Вчера сбито 77 вражеских самолетов (повторяю, семьдесят семь). На долю Дюнкерка выпали тяжкие испытания, но он выстоит.
Французские сводки в течение нескольких дней сообщают о нашем продвижении за линией Зигфрида.
Америка направила нам значительное число бомбардировщиков, много вооружения и танков.
Военный губернатор города Дюнкерка адмирал Шарль Платон».
Все разом переменилось, люди ходили, как пьяные. Все переменилось. Ах вот оно как! Люди были готовы на все. Пусть мы обречены, зато страна, зато армия… Да, это все меняло! Если мы спасемся — хорошо, если пропадем — ничего не поделаешь. Не напрасно, значит, погибнем. Линия Зигфрида прорвана! А мы пока отвлекали на себя крупные немецкие силы, молодцы все-таки наши генералы! Никто уже не помнил ночных разговоров, а если и вспоминали, то с чувством стыда. Не могли же они, действительно, нам все объяснять. И американцы тоже, скажите пожалуйста! Гитлер капут, пропал, голубчик!
В романе всего одна мартовская неделя 1815 года, но по существу в нем полтора столетия; читателю рассказано о последующих судьбах всех исторических персонажей — Фредерика Дежоржа, участника восстания 1830 года, генерала Фавье, сражавшегося за освобождение Греции вместе с лордом Байроном, маршала Бертье, трагически метавшегося между враждующими лагерями до последнего своего часа — часа самоубийства.Сквозь «Страстную неделю» просвечивают и эпизоды истории XX века — финал первой мировой войны и знакомство юного Арагона с шахтерами Саарбрюкена, забастовки шоферов такси эпохи Народного фронта, горестное отступление французских армий перед лавиной фашистского вермахта.Эта книга не является историческим романом.
Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
Евгений Витковский — выдающийся переводчик, писатель, поэт, литературовед. Ученик А. Штейнберга и С. Петрова, Витковский переводил на русский язык Смарта и Мильтона, Саути и Китса, Уайльда и Киплинга, Камоэнса и Пессоа, Рильке и Крамера, Вондела и Хёйгенса, Рембо и Валери, Маклина и Макинтайра. Им были подготовлены и изданы беспрецедентные антологии «Семь веков французской поэзии» и «Семь веков английской поэзии». Созданный Е. Витковский сайт «Век перевода» стал уникальной энциклопедией русского поэтического перевода и насчитывает уже более 1000 имен.Настоящее издание включает в себя основные переводы Е. Витковского более чем за 40 лет работы, и достаточно полно представляет его творческий спектр.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
«Орельен» — имя главного героя и название произведения — «роман итогов», роман о Франции не просто 20-х годов, но и всего двадцатилетия, так называемой «эпохи между двух войн». Наплывом, как на экране, обрисовывается это двадцатилетие, но от этого не тускнеет тот колорит, который окрашивал жизнь французского общества в годы первых кризисов, порожденных мировой империалистической войной. Основное, что противопоставляет этот роман произведениям о «потерянном поколении», — это трактовка судьбы главного героя.
Хулио Кортасар (1914–1984) – классик не только аргентинской, но и мировой литературы XX столетия. В настоящий сборник вошли избранные рассказы писателя, созданные им более чем за тридцать лет. Большинство переводов публикуется впервые, в том числе и перевод пьесы «Цари».
В книгу вошли лучшие рассказы замечательного мастера этого жанра Йордана Йовкова (1880—1937). Цикл «Старопланинские легенды», построенный на материале народных песен и преданий, воскрешает прошлое болгарского народа. Для всего творчества Йовкова характерно своеобразное переплетение трезвого реализма с романтической приподнятостью.
«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881—1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В первый том вошел цикл новелл под общим названием «Цепь».
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
