Коммунистические государства на распутье - [80]

Сначала кубинские революционеры искали во всем коммунистическом блоке помощи и стремились устанавливать с ним торговые связи независимо от идеологических соображений. Утверждение, будто они сознательно хотели натравить Китай на Советский Союз или наоборот, представляется неправдоподобным. Предложение России о закупке 2,7 миллиона тонн сахара в 1961 году было дополнено китайским кредитом в размере 60 миллионов долларов, предоставленным в связи с торговым соглашением, по которому Китай должен был закупать ежегодно 1 миллион тонн сахара. Это соглашение оказалось единственной существенной помощью, которую Китай мог предложить Кубе, тогда как Советский Союз продолжал финансировать кубинскую революцию. Китайский кредит, предоставленный Кубе в период подписания Московского заявления восьмидесяти одной партии, был для китайцев довольно ощутимой суммой. Так или иначе, это было значительным вознаграждением Кубы за признание ею коммунистического Китая 2 сентября 1960 года, выражением благодарности за то, что Куба первой из латиноамериканских Республик признала КНР.

Далее, к концу 1960 года Кубе удалось получить значительную экономическую помощь как от Советского Союза, так и от Китая, не став на идеологические позиции ни того, ни другого. В течение последующих восемнадцати месяцев военные и экономические связи Кастро с Советским Союзом укрепились. В то же время стало очевидным, что внешняя политика Кастро больше походит на китайскую, чем на советскую. Вторая гаванская декларация, опубликованная в феврале 1962 года и обращенная ко всей Латинской Америке, была революционным призывом к оружию. Именно в этом кубинские теоретики усматривали правильное применение марксизма-ленинизма к условиям Латинской Америки[183].

«Некоторые разногласия»[184], возникшие между Советским Союзом и Кубой по поводу «ракетного кризиса», были немедленно подхвачены китайцами. Они поддержали «пять пунктов» Кастро[185] и впоследствии обвинили русских в «авантюризме» и «полной капитуляции» перед американским «бумажным титром». Кубинцы опубликовали китайский текст, но в остальном старались не комментировать китайско-советский спор, вспыхнувший с новой силой в связи с военными действиями на китайско-индийской границе. Они понимали, что в конечном счете только русские могут оказать Кубе ту помощь, в которой она так бесконечно нуждалась. И все же в январе 1963 года Кастро вмешался в этот спор. На митинге, посвященном четвертой годовщине кубинской революции, он заявил, что кубинцы «очень хорошо понимают, сколь велика необходимость преодолеть эти разногласия, сколь велика необходимость единства, сколь велика необходимость единства всех сил всего социалистического лагеря, чтобы он мог противостоять врагу»[186]. Через две недели в речи, обращенной к Конгрессу женщин Америки, Кастро вновь призывал к единству социалистического лагеря. Куба, сказал он, столкнулась с «трудной ситуацией, вызванной двумя обстоятельствами. Во-первых, она является ближайшей и главной мишенью империализма янки. Во-вторых, в социалистической лагере возник раскол, или разногласия, или как бы ни назвать это более или менее оптимистически»[187].

Он сослался на Вторую гаванскую декларацию, обвинил «банальных теоретиков» в отрицании ими наличия в большинстве латиноамериканских стран объективных условия для революции, а также «некоторые революционные организации» за то, что они игнорировали декларацию.

В течение значительной части 1963 года Куба колебалась между идеологической позицией, молчаливо одобрявшей китайские установки, и практическим признанием зависимости Кубы от советской экономической помощи. Главная надежда Кастро на Советский Союз была подчеркнута его первым визитом в Москву, куда он прибыл весной. В заключение визита было опубликовано совместное заявление, успокаивавшее кубинцев лицемерным признанием «пяти пунктов» и обещавшее термоядерную ракетную защиту Кубы в случае интервенции США[188]. В обмен на это Кастро поддержал советскую позицию в вопросе о запрещении ядерных испытаний и согласился с тем, что «принципы мирного сосуществования являются единственно правильной и разумной основой для урегулирования международных проблем, касающихся государств с различными общественно-политическими системами». Он также отступил от своих воинственных взглядов относительно объективных условий для революции во всей Латинской Америке, согласившись, что «мирные или немирные пути к социализму в той или иной стране будут в конечном итоге определены самими борющимися народами в соответствии с фактическим соотношением классовых сил и степенью сопротивления, оказываемого эксплуататорскими классами».

Отношения, установленные в Москве, были поставлены под угрозу Договором о частичном запрещении ядерных испытаний (июль 1963 года), против которого Кастро возражал, несмотря на то что советско-кубинское заявление содержало положительную оценку такой перспективы. Снова подтвердились «разногласия», вызванные советским решением вывезти с Кубы ракеты. Кубинские лидеры упорно возражали против ратификации договора Кубой, хотя Кастро заявил, Кто поддерживает его общие цели. Причина этого понятна. Окончательное урегулирование карибского кризиса могло произойти только лишь в ущерб Кубе. Любая нормализация положения в районе Карибского моря, в пользу чего Хрущев высказался вновь в начале 1964 года, могла быть основана только на уступках как со стороны Соединенных Штатов, так и Кубы; вот почему в традиционной речи Кастро, произнесенной 26 июля, опять прозвучали пропекинские нотки. «В Латинской Америке предреволюционная ситуация Несравненно благоприятнее той, что существовала на Кубе», — заявил он и добавил, что латиноамериканским революционерам не следует ожидать какого-то чудесного свершения социальных революций; надо делать эти революции самим