Коммунистические государства на распутье - [81]
10 сентября Че Гевара, теоретик кубинской революции, опубликовал статью, в которой подчеркивалось, что во всем Западном полушарии существуют объективные условия для Революции и что, следовательно, партизанская война должна стать «главным средством борьбы в Америке». Статья была Напечатана в «Куба сосиалиста». Китайцы одобрили ее, перепечатав в «Пекин ревью»[190]. В декабре Гевара вновь указал на необходимость насильственной революции в Латинской Америке, добавив, что борьба не должна ограничиваться теми странами, в которых она уже ведется, то есть Никарагуа, Гондурасом, Гватемалой, Доминиканской Республикой, Колумбией, Венесуэлой и Парагваем[191].
Несмотря на независимую линию, взятую Кастро, в советско-кубинском союзе не появилось неисправимых трещин. Напротив, отношения Кастро с Москвой представляются, по крайней мере с внешней стороны, более тесными, чем когда-либо. В заключение его второго визита в Советский Союз, в январе 1964 года, было опубликовано совместное заявление, в котором кубинский премьер заявил о поддержке им мер. принятых Центральным Комитетом КПСС с целью покончить с «существующими разногласиями и укрепить единство и солидарность в рядах международного коммунистического движения»[192]. В обмен на это Советский Союз подписал важное долгосрочное торговое соглашение, предусматривающее увеличение закупок сахара по твердой цене 6 центов за фунт. Эти закупки должны достигнуть своего максимума в 1968 году, когда они составят 5 миллионов тонн в год.
Было бы безрассудно предсказывать ход будущих отношений Кубы с другими коммунистическими странами, в то время как отношения между последними становятся все более неопределенными. С 1960 года, когда были подписаны первые торговые соглашения и установлены дипломатические отношения с Советским Союзом и Китаем, Куба проводила политику, которую нельзя объяснить ее идеологической солидарностью с Москвой или Пекином. Ее также нельзя объяснить одной лишь экономической зависимостью Кубы от России, ибо, как видно из всего, Кастро, безусловно, проводил латиноамериканскую политику, враждебную непосредственным интересам СССР. Хрущев с умом попользовал мятеж в зоне Панамского канала в 1964 году и волнения в других районах западного полушария. И хотя он по-прежнему продолжал усердно бряцать своими ракетами, есть существенные доказательства его нежелания оказаться снова вовлеченным в опасный кризис в Латинской Америке.
Идеологическая позиция латиноамериканских коммунистических партий показательна для политики Хрущева в этом районе. Начиная с осени 1964 года в журнале «Уорлд марксист ревью» появился ряд заявлений латиноамериканских коммунистов, в которых они решительно отрицали партизанскую войну как «главное средство борьбы в Америке». Генеральный секретарь бразильской коммунистической партии Луис Карлос Престес критиковал ведущего бразильского фиделиста Франсиско Хулиао за непонимание им «нынешнего положения в стране». В майском номере журнала за 1963 год он добавил, что партия «самым энергичным образом борется… против проявлений сектантства и догматизма», нанесших неисчислимый ущерб революционному движению[193]. «Троцкистские провокации», «безответственные авантюристы» и «ультралевый авантюризм» были отвергнуты также и представителями перуанской, уругвайской и колумбийской партий[194]. Викторио Кодовильи, некогда, пожалуй, самый влиятельный Из «старых» коммунистов в Латинской Америке, отмечал, что пиния, взятая аргентинской коммунистической партией «еще До XX съезда КПСС, была рассчитана на создание благоприятных условий для захвата власти мирными средствами»[195]. Луис Корвалан, генеральный секретарь чилийской коммунистической партии, в декабре 1962 года с презрением указывал на «политических авантюристов и догматиков» и опять Дернулся к этой теме в пространной статье, опубликованной в декабре 1963 года. «Латиноамериканское демократическое движение, — писал он, — следит за политическими событиями в Чили с большим интересом» ввиду появившихся реальных возможностей добиться революционных перемен мирными средствами. Он нападал на «догматиков» и «троцкистов» за то, что те называют эту политику «ревизионизмом» и утверждают, будто она «равносильна отказу от революции»[196].
Хотя все эти заявления следует связывать с общим содержанием китайско-советского спора, они все же явным образом адресованы Гаване, этому латиноамериканскому партнеру Пекина. Они свидетельствуют о том, что в лице Кубы Хрущев обрел скорее ахиллесову пяту, а не троянского коня, на что он в свое время надеялся. Выходит, что Куба не такая уж пешка, какой ее изображали. И все же Кремль будет и дальше контролировать Кастро, пока из-за экономической блокады со стороны Соединенных Штатов дальнейшее существование Кубы как социалистического государства почти всецело зависит от ее торговли с Советским Союзом и его помощи.
Вот почему есть основания думать, что Кремль приветствовал бы более долговременное урегулирование карибского кризиса. Значительная часть всех инвестиций по программе советской экономической помощи была израсходована на Кубу, а перспективы кубинской экономики все еще представляются неопределенными. Каким бы ни был революционный потенциал Латинской Америки, Москве явно не улыбается возможность повторения в этом районе кризиса, подобного карибскому. Главным объектом внешней политики Кастро в начале 60-х годов была Венесуэла. Русские, конечно, знают, что возникновение революционного режима в этой стране могло бы в худшем случае ускорить термоядерное столкновение с Соединенными Штатами, а в лучшем — повлекло бы за собой обязательство Советского Союза субсидировать венесуэльскую экономику, которая уже сейчас обеспечила наивысший в Латинской Америке доход на душу населения. Этот высокий доход обусловлен главным образом экспортом нефти. Советский Союз, который сам имеет избыток нефти, видимо, счел бы санкционирование венесуэльской революции весьма дорогостоящим делом.
