Коммунистические государства на распутье - [24]

После совещания непрерывное, хотя еще не публичное, ухулпент,е китайско-советских отношений было видно только из обострения советско-албанских отношений. С ноября 1960 гола по октябрь 1961 гопа было сравнительно немного советско-китайских опоро®. Поэтому с точки зрения указанной цикличности данный период можно считать периодом затишья. Китайско-советская полемика стала попросту более скрытой; сближение между Советским Союзом и Югославией активизировалось, а в течение весны и лета 1961 года—теперь это уже известно в подробностях — Советы продолжали безуспешно оказывать свое политико-экономическое давление на ощетинившуюся Албанию, которую защищал Китай. Таким образом, хотя с виду почти ничего не изменилось, на самом лр.ле произошло много событий. Это стало ясным, когда на XXII съезде КПСС, в октябре 1961 года, Хрущев публично осудил албанцев (с чем Чжоу Энь-лай опять же публично не согласился) и когда и декябпе Москва разорвала дипломатические отношения с Тираной[28].

На XXII съезде Чжоу Энь-лай сделал еще больше: после своей проалбанской речи[29] он возложил на могилу Сталина венок с надписью «Великому марксисту-ленинцу И. В. Сталину» и немедленно уехал в Пекин. После этого Хрущев удалил тело Сталина из Мавзолея. Резкая кампания против албанцев—не только со стороны Советов, но и многих других Коммунистических партий — достигла своей высшей точки в Декабре 1961 — январе 1962 года. Потом — видимо, опять в силу цикличности — нападки ослабли.

Теперь мы знаем то, чего не знали тогда: поскольку и китайцы, и русские хотели показать, что они против разрыва (которого они действительно не желали, но ожидали), а также в связи с примирительной инициативой со стороны некоторых других коммунистических партий весной 1962 года произошел новый китайско-советский обмен мнениями по вопросу о созыве нового международного коммунистического совещания. Этот обмен мнениями не только ни к чему не привел, а лишь еще больше обострил китайско-советские отношения.

Однако он вскрыл детали в тактических позициях обеих сторон. В то время условия китайцев оставались неизмененными. Они поставили ясные и узкие рамки для переговоров и учитывая неизбежную реакцию Советов, еще дальше двинули конфликт к полному и явному разрыву. Во-первых, Пекин требовал прекращения открытой полемики. (Это не было существенным препятствием; в принципе всегда необходимо стремиться к прекращению полемики.) Во-вторых, китайцы требовали проведения двусторонних и многосторонних переговоров. Это означало, что встречаться должны не только китайцы и русские, но и представители других партий. Особенно трудным для русских было последнее китайское условие: они ставили вопрос о «нормализации» советско-албанских отношений и требовали, чтобы русские проявили инициативу в этом вопросе. Это значило, что Хрущев должен был отправиться в «албанскую Каноосу». Можно также предположить, что китайцы настаивали на сохранении в силе отлучения югославов, провозглашенного в Заявлении, принятом в ноябре 1960 года. Иными словами, они добивались от Хрущева отказа от сближения с Тито. Советские условия сводились к следующему: во-первых, прекратить открытую полемику; во-вторых, провести двусторонние (или, если необходимо, многосторонние) встречи, хотя на этом этапе русские предпочитали немедленно созвать международное совещание; и, наконец, безусловно, пересмотреть ноябрьское Заявление 1960 года, объявить, что догматизм, а не ревизионизм (т. е. Мао, а не Тито) представляет собой главную опасность для международного коммунистического движения.

В течение лета 1962 года китайско-советские отношения продолжали ухудшаться. Акции Москвы носили первоначально чисто организационный характер, и это не удивительно (любое сильное реформистское движение предпочитает подобную тактику). К ним относились активизация сближения с Югославией и более тесная многосторонняя интеграция в рамках СЭВа. Менее сильные, но и более ортодоксальные китайцы сосредоточили свои усилия главным образом на идеологических шагах, в частности они опубликовали серию антисоветских статей. Весной и летом 1962 года советско-югославское сближение продолжалось, и к сентябрю Москва и Белград достигли почти полного публичного соглашения по внешнеполитическим и организационно-партийным вопросам, хотя еще не договорились по идеологическим проблемам. Кроме того (как мы узнали год спустя), в апреле и мае 1962 года в Синьцзяне вспыхнули серьезные волнения, в результате которых около 50 тысяч казахов и уйгуров бежали через границу в Советский Союз, где их дружелюбно приняли, что еще больше разъярило китайцев. Далее, русские приняли Внешнюю Монголию в СЭВ и заняли более благоприятную позицию по отношению к Общему рынку.

Тем временем китайцы готовились к пограничной войне с Индией, которая с 1959 года пыталась вернуть территории, в частности в Ладакхе, оккупированные китайцами в 1955— 1959 годах. В течение 1962 года китайцы официально предупреждали индийцев, что будут сопротивляться попыткам последних вытеснить их. 12 октября Неру заявил, что Индия намерена изгнать китайцев силой оружия, но фактически ничего не сделал, пока 20 октября китайские войска не перешли в наступление в Ладакхе и не напали на северо-восточные пограничные посты. Итоги китайского нападения в Индии оказались почти целиком благоприятными для китайцев. В результате этого нападения индийская коммунистическая пар тия раскололась, и ее промитайская фракция стала приобретать все большее влияние. После некоторых колебаний, вызванных кубинским кризисом, Советский Союз занял с виду нейтральную, но фактически (как справедливо отмечали китайцы) проиндийскую позицию. Наконец, китайское нападение на Индию привело к значительному обострению китайско-советского конфликта, и особенно потому, что оно совпало по времени с кубинским кризисом.