Комендантский час - [40]

Родственники покинули комнату, спустились на первый этаж и вернулись в зал, где их ожидал Ярослав, обмахивающийся платком.

– Как же здесь жарко, кто распорядился так натопить? – спросил он, однако тут же услышал ответ своей бабушки, покидабщей комнату допроса.

– Не трогай камин! Свои порядки будешь учреждать в своем доме!

– Это мой дом, бабушка, – последнее слово юноша произнес, скрипя зубами.

В этот момент позади старухи показался Максим Иванович.

– Если Вася и оставил завещание, – продолжала старуха, стоя на лестнице и загораживая полицейскому проход, – то тебя в нём нет. Всем ведь ясно, что твое лечение не увенчалось успехом.

– Не слушайте её, господин Вендль, – поспешил вступить в разговор Богдан. – Это не имеет к делу отношения.

Услышав это, Максим Иванович насторожился: « Полагаю, сейчас важна каждая деталь».

Он сделал это специально, чтобы лишний раз досадить толстяку, то и дело ставившему под сомнение профессионализм следователя.

– Пускай все знают, – воскликнула старуха. – Вася долго опекал своего сынка и его пороки. Быть может, слишком долго! Он пригрел змею на своей груди.

– О чем вы говорите, Амалья? – спросил Вендль, обращаясь к затылку женщины.

– Она сумасшедшая, зачем ее вообще слушать? – продолжал Богдан.

– Вася знал, что его сын – содомит, а потому отправил его за границу.

– Это клевета и грязная ложь! – бросил в ответ Ярослав.

– Вася думал, что поездка исправит его, но нет, как был мужеложцем – так и остался!

– Это брехня, господин Вендль, – повышал голос толстяк, пытаясь перекричать свою мать.

– Вася пригрозил Ярославу, что оставит его у пустого корыта, если тот не излечится, – говорила Амалья. – Я знаю об этом, как и о том, что ты так и не исправился.

– Господин Вендль, это всё – несусветная ложь. Даже если мы на секунду представим, что все сказанное – истина, остаётся неясным, как покойный мог бы проверить «исправленность» чада, – занимался апологией любимого племянника Богдан.

– Да уж нашел бы Васька способ, только зачем проверять? – спросила Амалья, взглянув злобно на нелюбимого внука. – У него ведь на лбу написано, кто он. А будь он другим – не падал бы каждую минуту в обморок.

После сказанного, старуха направилась в свой угол, где подле камина стояло теплое кресло. Ярослав же уткнул покрасневшее лицо в ладонь, пытаясь скрыться от взглядов присутствующих.

– По правде говоря, – взял, наконец, слово Максим Иванович, – госпожа Альшевская уже поделилась со мной всеми своими соображениями по поводу убийства сына. Не буду врать, это необычные обстоятельства.

– У меня прекрасное образование, я проживу и без денег отца, – произнес Ярослав, и голос его с каждым словом будто истончался.

– Да, но он, помимо прочего, был носителем вашей тайны, не так ли? Возможно, этот момент побудил вас расправиться с родителем.

– И это первоочередная версия? – ехидно спросил Богдан.

– Нет, лишь одна из возможных. Мы должны ждать заключение доктора, а он прибудет завтра, впрочем, как и я. На сегодня моя работа завершена, но, учитывая обстоятельства преступления, я вынужден пойти на крайние меры.

– Что имеется в виду? – спросил Александр.

– Я объявляю в Сарганово комендантский час. Ни кто-либо из присутствующих, ни кто-либо из обслуги не должен покидать территорию имения. За этим проследят двое полицейских, и они же составят поимённые списки всех, кто в момент преступления был неподалеку и, если не принимал участия в этом убийстве, мог быть важным свидетелем.

– Из обслуги в доме во время преступления был только Климент, – сказал дядя Богдан.

– На то ведь холопы и есть, чтобы служить хозяину, не так ли? – спускаясь по лестнице, говорил полицейский. – Если вы попросите их, они закроют рты и буду сидеть тихо. Мне этого не надо, хотя и допрашивать всю вашу деревню я пока не собираюсь. Разве что медицинское заключение не подкинет нам пищи для ума. Что ж, за сим, господа, откланяюсь!

Вендль поспешил покинуть зал под недружелюбное прощание сидящих там людей, однако, вслед за ним вышел и Богдан, догнавший его почти у самого выхода.

– Максим Иванович, мы не могли бы поговорить?

– Я, правда, спешу, господин Альшевский.

– Но я по деликатному вопросу, – понизил громкость голоса толстяк.

– Ваш племянник?

– Я не вправе требовать от вас не принимать это обстоятельство к сведению, но….

– Не вправе.

– Но все же полагаю, что могу попросить вас не распространяться лишний раз о нашей семье.

Произнеся это, Богдан вынул из внутреннего кармана пиджака пачку купюр, суммой в тысячу рублей. На секунду он продемонстрировал Венделю свой пистолет, находящийся в кобуре под мышкой. Протянув деньги блюстителю закона, толстяк сказал: « Я не прошу вас забыть слова моей матери, лишь не распространятся об этом, даже в отчетах. Есть вещи, что, будучи написанными, становятся грязью. К чему марать бумагу?»

Максим Иванович улыбнулся, принял деньги и положил их во внутренний карман уже собственного пиджака.

– Имейте в виду, если тот факт, что ваш племянник предпочитает однополую любовь, будет иметь отношение к расследованию, наша сделка будет расторгнута.

– Поверьте, господин Вендль, этого не будет.