Комендантский час - [38]

– Надеюсь, нет, иначе концов этой истории нам вовсе не сыскать.

– Каковы ваши следующие шаги?

– Я не опросил только вашу бабушку Амалью, в остальном же картина неопределенная. Нужно ждать доктора, который прибудет завтра.

– Знайте, что я готов помочь вам всем, чем только смогу, – сказал Александр.

– Пока что, господин Альшевский, мне требуется лишь честность. Поскольку вы единственный в Сарганово, кто не присутствовал здесь во время интересующих нас событий, я не вправе вас задерживать. Однако если вас не затруднит, останьтесь в имении на пару дней, пока не появится хоть какая-то новая информация.

– Я никуда не смешу, господин Вендль.

– Чудно! Тогда пройдёмте к остальным, мне есть, что им сказать.

Покинув второй этаж, Александр с Максимом Ивановичем спустились в зал, где в молчании сидело семейство Альшевских. Ярослав как раз пришёл в себя. После непродолжительного выпада из окружающей его действительности, мир казался молодому человеку сонно-расплывчатым. Увидев брата, Ярик встал с дивана и радостно направился ему на встречу.

– Привет, Саша, – сказал он, обнимая только что допрошенного офицера.

– Здравствуй, – ответил в тот же миг Александр.

– Иди сюда, Сашенька, милый, – послышался вдруг старушечий голос из угла комнаты.

Амалья еле улыбалась, расставив в стороны не распрямленные полностью руки, укутанные в шерстяной платок. Переминаясь, она то и дело будто прискакивала на кресле, но после возвращалась в исходную позицию.

Молодой человек подошел к женщине в годах и, прогнувшись в спине, навис над ней, вдыхая знакомый приторно-сладкий запах духов, перемешанный с ароматом табака. После письма матери, обличавшего старуху в лицемерии, жестокости, безраздумной строгости и равнодушии к бедам собственных детей, Александр не желал с ней общаться, однако, на виду соблюдал приличия.

Всего три страницы прояснили столько белых пятен в истории семьи, что Александр сначала и не знал, куда сбежать от столь несвоевременного откровения. Он, наконец, понял, почему дядя Богдан, будучи старшим из детей Амальи, сбежал из дома подальше от сумасшедшей женщины, раздавленной горем потери кормильца и нашедшей утешение в слепом повиновении самым строгим церковным порядкам. Когда-то, впрочем, Амалья не была рабыней собственного ригоризма, а была девушкой куда более свободных нравов. И её муж знал об этом. Однако именно в этом обстоятельстве молодая вдова позже и узрела корень своих проблем. Она считала, что это Бог наказал её, отняв молодого преуспевающего мужа, а потому нужно сделать всё, чтобы дети не выросли столь же порочными, как она. Желая отпрыскам лучшей доли, она держала их в черном теле, заставляя много работать, забыв о всяких удовольствиях. Нет более фанатичной веры, чем вера раскаявшегося грешника. И нет более жестокого тирана, чем женщина, безраздельно владеющая судьбами собственных детей.

После того, как Богдан нашёл свое место вдали от дома, о чем никому из родственников не сообщил, семью покинула Наталья, выданная насильно замуж, что так или иначе не помешало ей позднее искренне полюбить отца Александра и сделаться его счастливой избранницей. Связав себя узами брака, она стала свободнее, чем когда-либо. Последним в семье оставался Василий. Многие родственники Амальи отмечали, что мальчик «недалёк», хотя это было не совсем так: младший сын был вполне сообразителен, правда, касалось это весьма ограниченного круга вещей. Жестокость родительницы взрастила в нём скрытность, а она, в свою очередь, помогала утаивать и подкармливать многие желания, реализация которых была недоступна, пока Альшевская управляла семейными активами. Но Василий и понимал, что безграничная власть матушки не вечна. А потому оставался тихим, послушным и преданным. Ровно до тех пор, пока это было необходимо. Когда же крепкая женщина стала стареть, она вынужденно передала все дела сыну, который тут же разыскал старшего брата, сделав его распорядителем своего имущества в Сибири и за Уралом. Первым делом Василий принялся выстраивать имение. Ему осточертел городской дом Альшевских, он видел себя человеком, что вернёт роду былое величие, растраченное после смерти отца. И так оно и вышло. Сарганово расцвело. Старуха Амалья совсем отошла от дел, а Василий, предавшись бытию фанфарона, принялся играть роль хозяина жизни, что ему неплохо удавалось, пока не явилась смерть – истинная властительница человеческих судеб.

Обняв бабушку, Александр приметил её дневник, лежащий на соседнем столике. После он поднялся во весь рост и обратился лицом к публике, чей взор и так был направлен на юношу.

– Смерть моего дяди потрясла меня до глубины души, как, думаю, и всех вас. С прискорбием сообщаю, что несколько дней назад умерла моя мама, – сказал юноша, но на последнем слове его челюсть нервно содрогнулась, обнажив почти детское волнение.

– Боже мой, как же это так? – прикрыв лицо руками, заговорил Богдан.

– Какой ужас, упокой Господь её душу, – произнёс Ярослав.

Амалья же не почтила усопшую дочь ни единым словом, потупив взгляд в пол.

– Как это произошло? – спросил впечатлительный молодой человек, только что оправившийся от нервного обморока.