Комендантский час - [39]

– Её погубила чахотка, она долго умирала, агонизируя перед смертью, – сказал честно Александр.

– Выходит, Господь не одарил её роскошью предсмертной безмятежности, – произнесла вдруг Амалья.

В зале повисло молчание. Но старший сын старухи уловил, о чем она говорит.

– Не представляю, какую мучительную смерть изберет Бог для тебя, карга, – сверля мать неистовым взглядом, бросил Богдан,

– Господа, я не хотел бы прерывать вашей…вашего разговора, но, позвольте, я ещё не закончил свой допрос. Госпожа Альшевская, будьте так любезны, проследуйте за мной наверх.

– Торопитесь куда-то? – спросил Богдан у полицейского.

– Все верно, кто-то изрубил семью в деревне кержаков, мне необходимо поспеть и туда. Помимо этого я бы хотел посетить Листопадское и опросить тамошних жителей, вдруг они поведают нечто интересное. Надеюсь, что история смерти Василия Альшевского вскоре проясниться.

Старуха без всякого труда поднялась на ноги и зашагала в сторону лестницы. Александр приметил, что в теле его бабушки, несмотря на кажущуюся хрупкость, все ещё теплится немало сил. Когда полицейский и Амалья покинули комнату, молодой человек сел напротив родственников.

– Дядя, когда вы приехали?

– Только сегодня. До этого я был в городе, решал дела, поскольку не хотел в такое время беспокоить Васю. Думал, что явлюсь на сам день рождения.

– Кем был этот полковник Седых?

– Так ты не в курсе? Близким другом Васи, – отвечал Богдан. – Они познакомились не далее нескольких лет назад, но быстро стали не разлей вода. Иногда вместе даже приезжали ко мне, в Сибирь, чтоб поохотится. Причем порой не брали меня с собой.

– У них было много совместных интересов: охота, баня, карты, – будто бы продолжал ответ дяди Ярослав. – Папа был сильно к нему привязан.

Когда Ярослав замолчал, внимание Александра переместилось с его голубых глаз на тонкие руки, обернутые белоснежной рубашкой. Левый рукав был почему-то немного задран, и офицер разглядел на запястье брата кусок зеленой татуировки, сделанной, очевидно, за границей и являющейся лишним свидетельством инфантильности сына покойного. Приметив взгляд Александра, Ярослав одернул рукав и махнул рукой в знак того, что позже обо всем расскажет.

– Надо же, и Вася, и Наташа. Что за напасть такая? – поражался дядя, поглядывая на пылающий оранжевым пламенем камин.

– Я был поражен не меньше вашего, – говорил Александр в ответ.

Он понимал, что ему необходимо всячески способствовать расследованию Венделя, ведь не исключено, что и смерть его матери была лишь частью какого-то плана. Но чьего плана? Александр уже уяснил, что история его семьи скрывает тёмные тайны, но неужели они не исчерпываются откровениями того злополучного письма?

Размышления юноши прервал дядя: « Не хочешь увидеть тело Василия»?

Вопрос вывел молодого человека из ступора.

– Надо все-таки проститься. Нехорошо вышло: ехал на день рождения – приехал на похороны.

Дядя поднялся с места, а вслед за ним поднялся и сын покойного.

– Ярик, ты посиди, а то ещё опять в обморок упадёшь, – сказал племяннику Богдан.

Бледный молодой человек, не проронив ни слова, вновь сел на диван. Вслед за толстяком поднялся и Александр.

– Так ты не бросил этой привычки? – шутя, спросил офицер своего брата.

– Падать в обморок? Нет, что ты. Это уже на всю жизнь.

Дядя вышел из зала и направился по коридору в главный корпус усадьбы. Поднявшись на второй этаж, он зашел в одну из комнат, где на двух сдвинутых вместе столах лежали прикрытые темной тканью тела покойных. Помимо этих столов, в комнате еще стояли шкафы, полки которых ломились от книг, и диванчик, на котором лежал кожаный саквояж, почему-то привлекший внимание юноши.

– А там что? – спросил он, указывая на закрытую сумку.

– Максим Иванович попросил ничего но трогать, но….

Богдан подошел к двери, выглянул из комнаты и, убедившись, что в коридоре пусто, нырнул к дивану. Отворив оба замка, он раскрыл саквояж, демонстрируя племяннику десятки бутылочек из зеленого полупрозрачного стекла, запечатанных маленькими пробками.

– Лауданум, – тихо констатировал толстяк.

Тут Александр сразу же припомнил, что его мать любила принимать настойки опиума от мигреней. Возможно, дурную привычку она переняла от своего старшего брата. Юноша вспоминал, что после выпитого лауданума его мать становилась невменяемо равнодушной ко всему вокруг, могла даже не отвечать на прямые вопросы, будто находясь в трансе. В большой разлад пришла ее память. Быть может, именно последний побочный эффект и толкал Наталью на употребление веществ, позволявших забыться.

– Зачем дяде Васе это все? – спросил офицер у Богдана.

– Кто знает? Этим снадобьем его снабжал Тимофей Сергеевич. Возможно, оно спасало моего брата от хандры, а может, и от отита.

– Отита? – спросил Александр, и его дядя, не проронив ни слова, подошел к составленным столам и приподнял край тряпки, прикрывавший лица покойных. Продемонстрировал племяннику два бледно-зеленых лица, одно из которых было обвито повязкой, призванной при жизни беречь воспаленное ухо, Богдан вернул край на место и перекрестился.

– Мне оставить тебя? – спросил толстяк у юноши, но тот отрицательно покачал головой: ему нечего было сказать бывшему хозяину дома, да и не любил он компаний мертвецов.