Комбриг - [4]

— Я тоже думаю, — товарищ комбриг, что следующий шаг вермахта будет состоять в прыжке на Британские острова.

— Остроумно: шаг будет состоять и прыжке. Весьма, весьма возможно, товарищ капитан…

…Один за другим шли и шли долгие, яркие июньские дни, заполненные солнцем, короткими, освежающими дождями и грозами, радостным блеском молодой зеленой листвы обширного парка. По вечерам капитан отправлялся в писательский дом отдыха один, комбриг от приглашении отказывался — говорил, что ему приятнее побыть к пределах старой усадьбы, к которой он привык.

Как-то, вышагивая в задумчивости по вечернему парку, комбриг повстречал капитана, возвращавшегося из дома писателей. Капитан был не один: он сопровождал даму, лицо которой показалось комбригу знакомым. Он припомнил, что эта женщина встречалась ему в первое посещение дома писателей, у подъезда. На ней было то же синее платье, отсутствовала только роза, приколотая тогда к груди.

— Ирина Александровна — поэтесса, — сказал капитан, — недавно вернулась из-за границы. Очень хочет познакомиться с вами, товарищ комбриг. Познакомиться и побеседовать.

Капитан представил его поэтессе. Комбриг поклонился.

— Вот и чудесно, — сказал капитан. — А я побегу — у меня сегодня телефонный разговор с Москвой.

Он быстро ушел.

— Вас, конечно, беспокоит нынешнее военно-политическое положение, — сказал комбриг, — и вы хотите сообщить мне что-то важное? Не так ли?

— Откуда вы знаете? — ошеломленно прошептала женщина.

— Я обладаю даром телепатии, — улыбнулся комбриг. — Итак, я вас слушаю.

— Все равно… это очень странно, — сказала она. — Я даже не знаю…

— Ах, Ирина Александровна, вы простите мне мою мистификацию, но ничего странного здесь, честное слово, нет. Сейчас с военными все говорят только об ужасно важных вещах, и все дают советы. Это естественно: положение очень напряженное.

— Да, напряженное, — медленно повторила Ирина Александровна. — Но что бы ни случилось, я все равно скажу вам то, что я знаю. Это важно прежде всего для меня самой.

— Я вас слушаю.

Она огляделась. Аллея была пустынна.

— Сядем, — сказала она.

Комбриг и Ирина Александровна опустились на скамейку.

— Я провела в эмиграции двадцать лет, — начала она. — Почти все время в Германии. Русских эмигрантов немцы, как правило, не трогали. Я жила в Мюнхене. Общение поддерживала с писателями, музыкантами, художниками — главным образом русскими, но были и немецкие знакомства. Среди них — одно очень для меня важное и — я бы сказала — нежное. Я встретила там свою гувернантку. Ведь я выросла в старинной русской профессорской семье, и в детстве у меня была немка-гувернантка. Их еще называли боннами. К тому времени, когда мы с ней встретились в Мюнхене, она сильно постарела, хотя все ещё была очень живой, общительной, бодрой женщиной. У нее были белокурые завитые локоны, острые, внимательные глаза в очках, розовые щечки. Носила старомодную кокетливую шляпку с какими-то уморительными цветочками, в руках — обязательно маленькую кожаную сумочку с затейливыми украшениями. Виделись мы с ней нечасто, но каждая встреча с этой милой, славной женщиной была для меня настоящей радостью — словно я на мгновение возвращалась в детство. Она очень любила меня и по-прежнему называла — на немецкий манер — Иринхен. Повторяю, встречались мы только от случая к случаю, но в тот раз она сама вечером пришла вдруг ко мне — за несколько дней до моего отъезда на родину. Сказала, что ей очень захотелось попрощаться со мной. Немного всплакнула. А потом неожиданно увела меня — извините, пожалуйста, товарищ комбриг, — в туалет, достала из своей сумочки небольшой розовый, тщательно заклеенный конверт и сказала следующее. У нее есть давний приятель, очень милый старичок. Большой оригинал! Он тоже некогда жил в России и — представьте себе! — влюбился там в одну даму. Бедняга продолжает до сих пор страстно любить ее. Такой оригинал! У него давно не было случая передать ей привет, и вот сейчас, когда милая Иринхен уезжает на родину, такой случай представился. Боже мой, конечно, никакого письма! Он так боится скомпрометировать даму своего сердца! Ведь она известная русская писательница, ее там все знают! Как можно! Вот маленький, розовенький конверт, он даже надушен — для приятности. Его нужно передать милой Иринхен в укромном месте — ведь это — укромное место — правда? Иринхен своими милыми ручками должна сама распечатать конверт и прочесть то, что сказано в записке. Но — боже сохрани! — ни в коем случае не вслух!

Прочтя и твердо запомнив записку, Иринхен должна тут же, в этом укромном месте, вернуть ее вместе с конвертом своей старой, доброй гувернантке, после чего все это необходимо немедленно сжечь, пепел бросить в унитаз и спустить воду. Так умолял сделать ее друг, этот невозможный оригинал! Так и было сделано. Я прочла записку, запомнила ее — это было нетрудно — в ней оказалось всего три строчки. Потом мы сожгли записку и конверт, бросили пепел в унитаз, спустили воду и вышли из укромного места. Попрощались, расцеловались, и она ушла. В окно я увидела, что мою милую, добрую гувернантку поджидал в некотором отдалении господин в низко надвинутой шляпе, с палкой в руке. Когда она вышла из подъезда, он взял ее под руку, и они удалились.