Колонна и горизонты - [85]

Казалось, высота прочно удерживается в наших руках, но группы противника ежечасно делали попытку вновь овладеть ею. Ночью немецкие самолеты на парашютах сбрасывали своим войскам на Златни-Боре продукты, боеприпасы и питьевую воду. Это означало, что и для немцев нет пути назад.

В эти грозные часы 4-й (кралевацкий) батальон сменил ловченцев, сражавшихся за высоту, которая и в дальнейшем переходила из рук в руки.

В одну из атак Сава Кнежевич, Власта Дробнякович и Предраг Михайлович постучали в окна и двери сельских домов и, не дождавшись ответа, поспешили дальше. Дождь размыл пахотную землю, ноги увязали в грязи, а в воздухе свистели немецкие пули. В этом бою Сава был ранен в живот. Медсестра Славка Вукович хотела сделать ему перевязку, но он отмахнулся, словно это сейчас не имело значения, и попросил дать ему хотя бы глоток воды. Пока медсестра объясняла раненому, что это означало бы его конец, Предраг, студент механического института из города Косовска-Митровица, будто предчувствовал, что это — последнее желание умирающего, протянул ему полную фляжку. Сава жадно пил, а губы его заметно бледнели, лицо приобретало пепельно-серый цвет. Жизнь угасала с каждым глотком. Душко Карич, студент-медик, вытащил из кармана Савы документы и показал бойцам, где похоронить умершего. Атака продолжалась. Градом сыпались мины и пули. Комья грязи разлетались от взрывов. Немцы и на этот раз не выдержали натиска и отошли.

Во время боя командир батальона Живан Маричич заметил, как из дверей одного дома выскочили два немца. Командир поднял парабеллум и точными выстрелами сразил обоих.

В бою погиб Милисав Спасоевич, металлург из Трстеника. Горняки похоронили своего товарища возле только что захваченных траншей. В окопах с обшитыми стенками царил истинно немецкий порядок: на полках выстроились чистые котелки, а у амбразуры стоял приготовленный к действию станковый пулемет.

Разорвавшаяся рядом с блиндажом мина убила командира роты Милорада Лазича, рабочего из Шапаца. Это он проявил исключительное мужество в бою под Щитом. Тяжело раненного Лику оперировали при свете коптилки в блиндаже. А над позициями кружили вражеские самолеты, раскрывались грибы парашютов с новой партией боеприпасов и продуктов для немцев. Ампутированную ногу Лики накрыли брезентом. Лика, студент-медик, взглянул на обрубок, и лицо его покрылось испариной: выше места ампутации он заметил признаки гангрены.

У самых позиций немцев застыли в ожидании бойцы. Как только луна скроется за облаками, они должны идти в атаку. Однако вражеская мина опередила события и вывела из строя почти весь штаб батальона — командира, комиссара и нескольких бойцов. Их вынесли на носилках, сделанных из ветвей деревьев. Хирург предложил командиру Маричичу ампутировать раздробленную ногу, но тот, недоумевая, спросил: «Неужели нельзя без этого?» Он умер в госпитале вместе с комиссаром прославленной рударской роты Раде Миличевичем.

Атаки следовали одна за другой. Угрожающе росли потери, но высоту нужно было удерживать во что бы то ни стало, иначе колонны, двигавшиеся к мосту через Узлуп, были бы уничтожены противником.

Около десяти дней продолжалась борьба за эту исключительно важную высоту.

Горы отнимали последние силы. Студеные дожди хлестали нас по лицу, мучила жажда, без конца донимала вражеская авиация. Выматывали бесконечные марши. От усталости и нервного напряжения мы не слышали первых голосов кукушек и дроздов, не замечали распускавшихся листьев на деревьях. Все настолько выбились из сил, что не могли оторвать взгляд от тропинки и полюбоваться дикой красотой окружавшей нас природы. Казалось, вершины гор созданы лишь для того, чтобы изматывать нас. Сменялись безымянные высоты, поросшие лесом гребни гор, одинаково трудные при подъеме и спуске, и никто не знал, какой из них окажется решающим. На Златни-Боре и Ильинской вершине, на Боровном и Бараме, на Кошуре и вершине Любин-Гроб, на Балиноваце — всюду подразделения должны были находиться в готовности броситься в атаку, захватить господствующую высоту и удерживать ее до подхода смены, а затем снова вступить в бой за другие высоты, среди которых находилась и та, где можно было потерять все достигнутое до сих пор.

Что мог я видеть в колонне? Горизонт скрывался за ближайшим холмом и спиной товарища, шагавшего впереди. В таком положении можно было лишь предполагать, догадываться о событиях, которые со всеми подробностями отражались на штабных картах. Там учитывалось все, вплоть до узкой тропинки, родника, деревушки и холмика. И возможности — наши и противника.

В результате усталости, накопившейся от Прнявора, и этих стремительных долгих маршей мы оказались на грани полного истощения, но каждый понимал, что только продвижением вперед можно было обеспечить успешное сопротивление противнику. Мы спешили, и мне иногда казалось, будто нас поглощает какая-то вязкая масса. Однако если одна нога тонула в болотной жиже, то другой мы нащупывали надежную опору, то великое, что было крепче любой породы, — берег будущего.

Мы стремительно продвигались вперед. Еще быстрее распространялись по колонне различные версии. Для противника, опасавшегося высадки союзников на Балканах, и для его местной братии мы были все равно что горящая свеча во мраке, где притаился преступник. И поэтому они из кожи вон лезли, чтобы любой ценой подавить, уничтожить наше движение. Тогда они без особого труда вместе с четниками и домобранами осуществили бы «освободительный» маневр, в ходе которого «умеренные» течения, симулируя антифашизм, беспрепятственно обвинили бы усташей, недичевцев и летичевцев в сотрудничестве с оккупантами и до прихода Красной Армии подготовили бы «окончательное» положение вещей, то есть обосновали бы реставрацию Королевства сербов, хорватов и словенцев.