Колонна и горизонты - [20]

Для разведки дорог, ведущих к Сараево, была выделена рота семизовчан. Предполагалось, что выход из окружения будет осуществляться именно в этом районе, и рота получила задачу обеспечить подход туда наших войск.

ИГМАНЦЫ

Держа в одной руке карту, а другой рукой выщипывая из усов лед, командир бригады Коча Попович давал последние указания относительно предстоящего марша. Командиры батальонов, подчеркивая на своих картах названия сел, вероятно, думали при этом не только о возможной засаде и других неприятностях, но и о военном счастье. Противник настолько сузил кольцо окружения, что для нас, по мнению штаба, оставался только один выход: искусно маневрируя, занять выгодную позицию и нанести внезапный удар по противнику, а затем, не дожидаясь пока он опомнится, вырваться из окружения.

Было около четырех часов вечера. Стояла ясная морозная погода. В Граблева-Ниве сосредоточились 1-й ловченский, 2-й черногорский, 3-й крагуевацкий, заметно поредевший 5-й шумадийский батальоны, а также артиллерийская батарея бригады, обоз и лазарет.

Растянувшись на несколько километров, колонна с наступлением сумерек двинулась вдоль реки, чтобы обойти стороной село Йошаницу и на первых порах избежать столкновения с противником. Из села слышалась стрельба, но, поскольку мы на нее не отвечали, она быстро закончилась.

Бойцы рвались вперед, частые остановки вызывали у них беспокойство. Впереди простиралось Сараевское поле, залитое лунным светом. Под Райловацем Джоко Вукичевич возглавил нашу ротную колонну, перед которой стояла задача вести разведку на маршруте следования бригады. Перед началом движения Перо Четкович приказал отогреть затворы винтовок за пазухой и снять с них смазку. При таком морозе смазка густела и боек мог не сработать. При подходе к самому опасному пункту — мосту через реку Босну — разведчики заняли противоположный берег и выслали вперед боковые дозоры. В ближайшей деревне сновали какие-то люди; заметив партизан, они поспешно скрылись за домами и больше не появлялись.

В районе Сараевского поля находилось болото, которое явилось серьезным препятствием на нашем пути. Покрытое тонкой коркой льда, оно было полно верб и прогнивших пней. Лошади постоянно проваливались, и приходилось снимать с них груз, переносить его на руках. Перескакивая с пня на пень, мы кое-как преодолевали этот участок. Мало у кого из нас обувь оставалась сухой. Коча Попович стоял на берегу и протягивал руку каждому подходившему бойцу, чтобы помочь ему выбраться из воды.

Затем мы пошли вверх по течению Босны в направлении Осиека и Блажья. На участке железной дороги Сараево — Семизовац проходившие поезда каждый раз рассекали колонну. Мы ложились на снег и пережидали, пока пронесутся светлые, уютные вагоны.

Вскоре проселочная дорога привела нас к подножию Игмана. Здесь наш взвод назначили в боковую заставу. Пока головные подразделения бригады преодолевали крутые скаты Игмана, мы прикрывали их от нападения противника со стороны Илиджи. Холод пронизывал до костей. Через каждые десять минут на наблюдательный пункт приходила новая смена. Я слышал, как всего в двухстах шагах от нас под ногами немецких или усташских часовых скрипел снег.

Для обогрева и отдыха часть бойцов взвода разместилась в вилле, стоявшей чуть пониже дороги. После смены я пошел туда, чтобы согреться. В комнате, забитой мебелью, находилось несколько бойцов из моего взвода. Они спали, устроившись на стульях. Полнотелый, смуглый хозяин, который, судя по всему, привык без разбора подчиняться тому, на чьей стороне сила, шипел на них: они, мол, принесли несчастье в его дом, теперь его уволят со службы. Пользуясь нашим затруднительным положением, он открыто выражал свою ненависть. Правда, его никто не слушал. Разморенные теплом, бойцы крепко спали на стульях. Я тоже ничего не сказал ему — это был его дом, а на улице — минус тридцать! Из-под стеганого одеяла было видно лицо его жены. Она не спала, хотя глаза ее были закрыты. И дети — их двое — проснулись от шума, поднятого отцом. Некоторое время они смотрели на бойцов, а затем снова уснули. На кухонной плите стоял поднос с немытой посудой — свидетельство пиршества, происходившего вчера вечером. Рядом с подносом лежал букварь, на первой странице которого красовался цветной портрет Анте Павелича.

Брюзжание хозяина и этот букварь сразу же помогли мне нарисовать картину всей оккупационной «духовной» системы, созданной всего за десять месяцев существования «независимой» усташской Хорватии. Тысячи чиновников из-за своей трусости попались уже в эту паутину. И пока хозяин читал спящим бойцам «лекцию» о личной свободе, я ясно представлял две свободы: его — звериную, нацистскую, усташскую и четническую, и нашу — народную, пока еще не завоеванную нами.

Тыльная часть колонны торопилась до наступления рассвета как можно быстрее достичь Игмана. Но у подножия горы пришлось задержаться, чтобы подождать обоз.

Горная тропа становилась все круче. Лошади начали оступаться и скользить вниз, груз сползал с их спин и падал на погонщиков. Ценой огромных усилий взбирались в гору и люди. Буквально через каждые несколько метров пути им приходилось делать небольшие передышки. Возле тропы росла гора вещей, которые сняли с лошадей: ящики с минами и винтовочными патронами, стволы станковых пулеметов и минометов. Не знаю, что произошло бы дальше, если бы не подошел Вуйо Зогович. Он один мог заменить десятерых. Быстро и ловко Вуйо передвигался по скользкой тропе, как волшебник поднимал на ноги лошадей, умело перекладывал на них груз, проводил их на верх и снова спускался на помощь к обессилевшим бойцам.