Колонна и горизонты - [123]

Мы завоевали свободу в жестоких кровопролитных боях. За все четыре года войны мы ни на минуту не переставали мечтать о ней. Теперь она звала нас на новые подвиги, но уже не на поле брани, а в строительстве новой жизни, и это требовало, пожалуй, не меньшего самопожертвования, чем в годы войны.

Большинство из нас, стоящих в строю в Рудо, направились в разные районы страны. Получив различные должности, мы заполнили холодные холостяцкие комнаты общежития и, впервые столкнувшись с миром, который мы сами создавали, немного удивились, как дети, в первый раз в жизни переступившие школьный порог. Несмотря на то что мы испытывали гордость, это не давало нам права, даже ради передышки, стать пассивными наблюдателями. Напротив, на нас ложилась еще большая ответственность за дальнейшее развитие страны. Годы войны уже миновали. В мыслях мы всегда возвращались к пройденному боевому пути, чтобы проверить себя, ибо он для нас был символом нового представления о себе и обо всем мире. Как Парижская Коммуна и Великий Октябрь, наша народно-освободительная борьба составила веху, по которой нам предстоит измерять, насколько далеко мы продвинулись вперед, и которая вдохновляет нас на новые подвиги.

Первая зарплата вызвала у каждого из нас стыд и смятение. Неужели 1-я пролетарская должна работать за плату, неужели на деньги будем мерить свою свободу?! У нас и вокруг нас возникали многие вопросы, решение которых не сразу находилось у воина, одинаково готового жить и умереть за свои высокие идеалы. Этот воин, в образе которого воплотились лучшие черты мирового и нашего патриотического и революционного прошлого, мужественно, как когда-то в годы войны, решал новые вставшие перед ним проблемы.

В наших мыслях, делах и чувствах по-прежнему жил дух 1-й пролетарской бригады, без которого невозможно было представить рост наших рядов.

Мы надели свои гражданские костюмы, купленные по карточкам, и до поздних ночей парились за освещенными окнами фабрик, министерств, на заседаниях комитетов, редакций и комиссий. В столовых почти ничего не было, продукты выдавались по талонам.

Толпы безземельных крестьян хлынули с нашего каменистого юга на север, в Воеводину. Там появилось множество переселенцев, хозяйства которых, как правило, было представлено только одной козой, кошкой и собакой.

Пестрые комиссионные магазины стали живописным местом сбора свергнутой буржуазии, которая, продавая свои драгоценные вещи, продолжала бездельничать в надежде, что «все это» скоро пройдет.

Изгнав врага из пределов своей страны, освобожденный народ столкнулся с исключительно трудными задачами восстановления разрушенного хозяйства.

В этой повести я рассказал о главном — об идейном единстве нашей бригады. Но в конце у меня все же невольно вырвался глубокий вздох: я чувствовал, что рассказанного не достаточно. Мне хотелось, чтобы все мои товарищи, живые и павшие в боях, участники событий нашей истории вошли сюда и с этих страниц повторили наши заветы. Это была нелегкая задача, и, может быть, другие бывшие воины 1-й пролетарской решили бы ее лучше меня. Возможно, что мой рассказ о 1-й пролетарской бригаде всего лишь слабая тень бригадной жизни. Ведь ее боевой путь, подобно многоводной реке, трудно поддается каким-то определенным измерениям, и главный рассказ о ней еще впереди.

Так же, как тогда в Мирковичах, где я пытался создать образ Войо Масловарича, вижу я ветеранов 1-й пролетарской, и кажется, они сочувственно улыбаются мне и говорят: «Оставь, не это важно, важны задачи, которые предстоит решить».

И снова вижу я, наши костры на Петровом поле, свет которых растворился в лучах восходящего солнца, озарившего землю ярким дневным светом.