Колебания - [167]

Шрифт
Интервал

Территория не пустела, по-прежнему чёрные мантии мелькали перед глазами, развевались на ветру, и доносились отовсюду и смех, и восклицания, и поздравления, и «Как мы смогли?..» и «Как дождались-то?»

Яна и Лиза удивлялись тому же. Группа их разошлась, но они уходить не спешили. Присели на ступени крыльца, помолчали. Лиза закурила.

— Он совсем уже чужой, да? Не наш. Другой, — произнесла она, задумчиво глядя в сторону Главного здания и, говоря «он», имея в виду Университет.

— Да, — не сразу отозвалась Яна, — совсем другой. Как будто мы моргнули, а тут за секунду все поменяли, заменили декорации, как в кинопавильоне, и поставили новое Главное здание — такое же, но не то.

— Да, именно.

Лёгкий ветерок шевелил их волосы. Лиза выдыхала сладковатый дым женских сигарет, и он плыл по воздуху, смешиваясь с сотней других запахов. Говорить было трудно и не хотелось. Примерно одинаковые мысли проносились у каждой в голове, но в то же время они были и совершенно противоположны. Яна уже тревожилась: что ждёт её впереди, после поездки, моря и солнца, и нужна ли она вообще… И что такое её книга? И почему она знает точно, что будет писать и дальше? Опять в ней поднимались волнами противоречивые, трудные чувства, как и всегда. И радость, и печаль, и нежность, и слезливая тоска с жалостью из-за неясных каких-то образов, и миражи надежд, далёкая водная гладь, блестящая на солнце, тысячи перекрещивающихся путей, уходящих далеко за горизонт, миллионы дверей, облака, плывущие над всем этим по небу, сменяющие друг друга мечты, разноцветные калейдоскопы, — всё это и много больше, чем она сама могла бы понять или записать. Всё, всё будет где-то там, — когда-то, однажды, в каком-нибудь городе… В каком-нибудь году… И Яна уже почти не видела пышно цветущих кустов прямо перед собой и Главного здания слева и чуть вдалеке.

Она думала ещё обо всех студентах филфака, которых когда-либо знала. Думала об одном своём ощущении, которое на протяжении четырёх лет не оставляло её, — ощущение, что она попала в фильм. Да, все они, их лица, эти улыбки, причёски, одежда, их смех, и поступки, и эта дружба, и всё, всё, что случалось, было будто из фильма, будто из мелодрамы о молодых, вечно пьяных, с широкой душой и с гитарой в руках. Или же фильмы ни капли не лгали? Выходит, они лишь отражали объективную реальность, ничуть, ничуть не приукрашивая её?.. Но вот и заканчивается этот фильм, вот уже и меркнет картинка.

Лиза же, думая лишь о предстоящем праздновании окончания Университета, была полна радости, и тёмные тени мыслей о будущем ли, о прошлом не могли заслонить этого света. Секундное печальное настроение, в котором была произнесена ею фраза о чужом Главном здании, тут же после произнесения рассеялось и забылось.

Она докурила, и они встали со ступеней.

Старый гуманитарный корпус безмолвным длинным сундуком оставался за ними всё дальше и дальше, позади, и все его маленькие кабинеты и большие поточные аудитории, залитые в тот момент ярким солнечным летним светом, знали — им скоро предстоит умереть. Обрушится потолок на вытертые доски, и вытертые доски, в свою очередь, обрушатся ещё ниже, на другие доски, и всё здание рассыплется и сложится, как игрушечное, как карточный домик. Это знала каждая пустеющая лестница, каждая исписанная деревянная дверь, обречённо скрипя вслед последним выходящим из неё людям, отпускающим её ручку за ненадобностью. Это знала каждая кипа бумаг на старых пыльных столах, которые никто не собирался вывозить. Это знали сырые зловонные туалеты, словно сознающие свою отвратительность, о которой всякий раз говорил каждый входящий. Об этом знали огромные окна на каждом этаже, гигантские бесчисленные глаза корпуса, начинавшие часто-часто, неслаженно моргать своими кривыми разнообразными веками-жалюзи, произвольно и беспричинно, неконтролируемо опуская и поднимая их, сдвигая и отодвигая. Весь корпус пришёл в лихорадочное движение, точно старался сдвинуться с места и скрыться, успеть спастись, пока ещё впереди были целые сутки до начала первых подготовительных работ. Сутуло бредущая по опустевшему коридору преподавательница латыни, та самая, которая все имена студентов переделывала на латинский манер, остановилась в недоумении, слушая скрип дверей, стен, стульев и шелест век-жалюзи. Женщины-мыши в сумеречной библиотеке на первом этаже замерли особенно тихо и настороженно, вглядываясь маленькими глазками в серую пыльную тишину ходов этой большой норки — коридоров между стеллажей с книгами. Вздыхая и шевеля невидимыми усиками и хвостиками, они стали шуршать и шелестеть усиленно, перекладывая с места на место тяжёлые высокие стопки книг и укладывая их в большие коробки, периодически тоненько чихая от поднимающейся пыли. О скорой смерти знали стеллажи, отдающие эти книги и постепенно пустеющие, знали и проходы между стеллажами, и двойные стены, за которыми начинался мир.

И за одной из таких стен по дорожке, выложенной зеленоватой плиткой, Лиза и Яна вместе прошли в последний раз, стараясь не оглядываться, и свернули на более широкую, асфальтовую, по которой дошли до метро, и там на просторной и чистой площади остановились, щурясь и улыбаясь от солнца, не зная, что сказать, и помолчали с полминуты.


Рекомендуем почитать
Меня зовут Сол

У героини романа красивое имя — Солмарина (сокращенно — Сол), что означает «морская соль». Ей всего лишь тринадцать лет, но она единственная заботится о младшей сестренке, потому что их мать-алкоголичка не в состоянии этого делать. Сол убила своего отчима. Сознательно и жестоко. А потом они с сестрой сбежали, чтобы начать новую жизнь… в лесу. Роман шотландского писателя посвящен актуальной теме — семейному насилию над детьми. Иногда, когда жизнь ребенка становится похожей на кромешный ад, его сердце может превратиться в кусок льда.


Истории из жизни петербургских гидов. Правдивые и не очень

Книга Р.А. Курбангалеевой и Н.А. Хрусталевой «Истории из жизни петербургских гидов / Правдивые и не очень» посвящена проблемам международного туризма. Авторы, имеющие большой опыт работы с немецкоязычными туристами, рассказывают различные, в том числе забавные истории из своей жизни, связанные с их деятельностью. Речь идет о знаниях и навыках, необходимых гидам-переводчикам, об особенностях проведения экскурсий в Санкт-Петербурге, о ментальности немцев, австрийцев и швейцарцев. Рассматриваются перспективы и возможные трудности международного туризма.


Пёсья матерь

Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.


Найденные ветви

После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.