Колдовские чары - [25]

Он бросил на нее теплый, понимающий взгляд.

— Боль от этой незаживающей раны свела в могилу моего отца. Всю оставшуюся жизнь он мечтал о том, как вернуть свои поместья. Теперь в память о нем я мечтаю сделать то же самое.

Анжела покачала головой, выражая этим жестом смешанное чувство жалости и пренебрежения.

— Тысячи эмигрантов мечтают о том же, что и вы, месье, но разве революционное правительство не распродало все принадлежавшие роялистам, а потом конфискованные земли?

— Только некоторые, далеко не все. Многие дома и поместья, включая и мои собственные, стоят до сих пор пустыми, а их окна и двери забиты досками, и на них красуется надпись "Государственная собственность".

— Откуда вам знать, что вы один из таких?

— Эмигрантам в Лондоне удавалось получать нужную информацию из Парижа даже во время войны между Англией и Францией. Теперь, конечно, здесь, в Луизиане, это гораздо сложнее. — Взгляд у него посветлел. — "Сан-Суси" находится к юго-востоку от Парижа и окружено садами и виноградниками. Если бы оно было поближе к Парижу, его давно бы продали. Мой отец считал, что до тех пор, пока не явился новый владелец, для старого еще не умерла надежда.

Лицо его еще больше обмякло, в глазах, казалось, промелькнули воспоминания о детстве.

— Вам бы очень понравился мой шато, уверяю вас. Он просто очарователен.

Анжела все больше ощущала, что ее влечет к Филиппу, несмотря на подозрительность и недоверие.

— Если я потеряю "Колдовство", я просто умру, — сказала она.

В его глазах отразилось понимание, и он сказал:

— Вот почему вы решили никогда не выходить замуж.

Анжела снова напряглась. Как ловко он подвел беседу к вопросу о женитьбе!

— Хорошо, я скажу вам, месье, чтобы вы впредь не задавали мне подобных вопросов. Выйдя замуж, я становлюсь бессильной перед законом и не смогу воспрепятствовать своему супругу либо продать "Колдовство", либо даже проиграть его в карты, как это сделал один из приятелей отца. Такого я не в силах перенести.

— Человек, любящий свой дом, не может поступить таким образом. В равной степени так не может поступить и человек, который любит вас. Но я понимаю ваше беспокойство.

— На самом деле? Да разве может мужчина это на самом деле понять?

— Наши принятые при старом режиме законы не отличались справедливостью по отношению к женщинам, — признался он. — Но революция, разрушив монархию Бурбонов, принесла равенство женщинам Франции. Француз отныне не имеет права распоряжаться собственностью своей жены или ребенка под страхом наказания. Не имеет он больше неограниченных прав и не может распоряжаться жизнью ни одной, ни другого.

— Ваша революция, месье, не получила особого резонанса здесь. Не забывайте, что этими территориями управляла Испания, которая не поощряет особую самостоятельность женщины. Не знаю, как изменится наше положение в обществе при Наполеоне Бонапарте. К сожалению, теперь, когда мы снова стали французской колонией, любой принятый Наполеоном закон автоматически будет распространяться и на Новый Орлеан.

Он вопросительно поднял густые брови:

— Судя по всему, вы неплохо обо всем информированы, мадемуазель. Вы с вашим дядей, выходит, сторонники революции?

— А вы, месье, — резко парировала она, — были бы рады вновь вернуть на трон Бурбонов, не так ли? Между прочим, вы случайно не их близкий родственник?

Его лицо помрачнело:

— Вы делаете поспешные выводы, мой ангел.

Ее сердце встрепенулось от неожиданно овладевшего ею приступа гнева из-за того, что он превратил в ласковое прозвище ее имя, но он притворился, что не заметил ее враждебной реакции[7].

— В настоящий момент я поддерживаю Наполеона, — сказал Филипп, потягивая кофе. — Он был нужен Франции, чтобы покончить с выкрутасами позорной революционной Директории, чтобы стабилизировать обстановку в государстве. И он достаточно умный человек, чтобы понять, что для этого необходимо вернуть на родину эмигрантов. Само собой, я считаю его лишь временной панацеей для Франции. После того, как он восстановит порядок, может возникнуть, например, конституционная монархия, на манер той, которая существует в Англии…

— Мой дядя говорит, что Бонапарт — человек с большими амбициями, — осторожно возразила Анжела.

Филипп рассмеялся.

— Я бы помог ему добиться осуществления его амбиций, чтобы тем самым реализовать свои.

— Это замечание оппортуниста.

Он снова засмеялся.

Она внимательно его разглядывала. Дядюшка Этьен с яростью прореагировал на избрание Наполеона Первым консулом и на войны экспансионистского характера, которые под его командованием начала Франция.

Филипп подошел к ней и поставил свою чашку на поднос.

— Довольно! Давайте поговорим о нашем будущем, а не о грядущем для Бонапарта.

Она снова вся напряглась.

— У нас с вами, месье, нет никакого будущего.

— Нет? — Он сел рядом с ней на спаренный стул, взял у нее из обмякших пальцев чашечку и поставил ее на поднос рядом со своей.

— Позвольте мне рассказать, каким я его себе представляю.

Ее пальцы задрожали при этих словах. Он сидел так близко от нее, что она ощущала его чары, словно какую-то давящую на нее мощную силу.

— Мы поженимся…

Она попыталась отодвинуться от него, но он крепко держал ее за руку. Его темные глаза светились нежностью.