Кольцо в знак мести - [21]

Эмма почувствовала, что ее сердце растаяло, когда она услышала, как он говорит о своей семье и друзьях. И внезапно она поняла, почему Антонио так стремился выиграть сделку с Бартлеттом. Антонио хотел отомстить. Хотел сделать больно своему отцу, и он знал только единственный путь, как это можно осуществить. Но Эмма не могла отделаться от чувства, что потом Антонио вряд ли понравятся результаты его действий.

– А где сейчас твои мать и сестра?

Лицо Антонио озарилось улыбкой, и Эмма почувствовала, как ее сердце пропустило удар.

– В прекрасном доме в Сорренто, на Амальфитанском побережье, – мечтательно добавил Антонио. – Сестру больше не мучают кошмары, ей теперь нечего бояться.

– А чего боишься ты, Антонио?

Эмма не знала, как она смогла набраться храбрости и задать этот вопрос. Может быть, виной была приглушенная темнота, которая окутывала их, создавая интимную обстановку. Но даже в темноте комнаты она увидела, как закаменели черты Антонио. Напряжение повисло в воздухе. Точно такое же напряжение Антонио Эмма чувствовала в Нью-Йорке, когда Антонио приказал ей собрать досье на Бенджамина Бартлетта.

– Я боялся, что мой отец никогда не сможет заплатить сполна за то, что он сделал с моей матерью и сестрой.

Эмма ужаснулась, сколько горечи и гнева было в словах Антонио. Она почувствовала, как холодок пробежал по ее спине. Она сделала небольшой глоток виски и внутренне подготовилась с неизбежному, она знала, что последует потом.

– А ты чего боишься, Эмма?

Антонио смотрел, как Эмма поплотнее запахивает шелковый халат, словно пытаясь защититься от ночного кошмара. Ему не хотелось, чтобы она прикрывала свое тело, казалось, тонкая полоска тела, приоткрывавшаяся сквозь шелковую ткань, была единственным якорем, держащим его в том шторме эмоций, который одолевал его по мере того, как он открывал свое прошлое.

Он услышал, как звякнул лед в ее бокале, и этот звук вернул Антонио в настоящее.

– Ну, кошмар начался как обычно – на меня напали кошки-зомби.

– То есть кошки-зомби для тебя норма? – Он не смог удержаться от смешка.

– По крайней мере, они стали привычными. Они нападали на меня, но мне удавалось сбежать, хотя казалось, они меня от чего-то удерживают. Потом я осознала, что они мешают мне пойти на прием к врачу. Я ждала новых результатов обследований. – Она судорожно вздохнула. – Рак вернулся.

– На что это было похоже? – спросил Антонио, он даже представить не мог, что ей пришлось пережить.

– Это было ужасно, – честно ответила она, но в ее голосе не было ни гнева, ни каких-то других эмоций.

Антонио не был уверен, стоит ли продолжать расспросы, но он чувствовал, что Эмме необходимо поговорить об этом.

– Сколько тебе было лет, когда ты заболела?

– Семнадцать.

Антонио выругался себе под нос, и Эмма лишь слегка улыбнулась в ответ.

– Диагноз был шоком сам по себе, но столько еще предстояло сделать, это была довольно большая цепочка событий. Через несколько дней диагноз стал просто фактом, вещью, через которую нужно пройти. Все мои прошлые переживания, которые казались такими важными в моей привычной жизни, оказались такой мелочью…

– Ты не злилась?

– И да, и нет. На самом деле у меня просто не было времени злиться. Сначала операция, потом химиотерапия. Я просто чувствовала, что не должна позволить гневу управлять собой, мне казалось, злость подпитывает рак. Знаешь, все по-разному проходят через такое испытание. Некоторым гнев дает силы и энергию на борьбу, но мне не хотелось, чтобы это чувство поедало меня изнутри, как опухоль. Я старалась сохранять позитивный настрой, чтобы выиграть, чтобы вернуть себе свою жизнь. – Она тихонько вздохнула, и Антонио поразился ее силе духа. – Мне пришлось отложить экзамены на время лечения. Сначала была двусторонняя мастэктомия, потом химиотерапия и последующая реконструктивная пластика груди. Некоторые женщины предпочитают делать реконструкцию сразу после мастэктомии, но после разговора с моими врачами я хотела сначала убедиться, что рак полностью ушел. И в тот момент я не хотела делать повторную операцию.

Антонио видел решимость в ее взгляде, в нем горел настоящий неистовый огонь, и прежде ему доводилось видеть лишь его отблески.

– Лечение заняло около года. И все это время мои друзья, несмотря на их огромную поддержку, продолжали жить дальше. Они поступали в университеты, заводили отношения, путешествовали. Я не завидовала им и не осуждала их за это, но мне все время казалось, что я плетусь где-то на задворках жизни… Как будто это произошло только со мной и больше ни с кем.

– Что ты имеешь в виду?

– Пожалуй, самым трудным было рассказать о моем диагнозе другим. Мне казалось, что я должна помочь всем справиться с их эмоциями. В какой-то момент я поймала себя на том, что пытаюсь убедить людей, что со мной все будет хорошо, я справлюсь. Чаще всего это было просто неловко для всех…

Она сделала большой глоток алкоголя и слегка передернула плечами. Эмма покрутила в руке пустой бокал, и льдинки тихо звякнули о стекло.

– В то время у меня был парень. Он был… хорошим мальчиком. Но сказать ему было труднее всего. Я до сих пор помню его взгляд, в нем было столько разных эмоций. Страх из-за того, что со мной может случиться, вина, потому что моя болезнь – не то, на что он подписывался, гнев, оттого что это случилось с ним. Ну, фактически это произошло со мной, но ему, по всей вероятности, пришлось бы иметь с этим дело.