Кольцо Либмана - [76]
— Йенс, мне тоже надо войти… Погоди минутку… Я должен поговорить с принцем…
Трое цокающих каблуками офицеров охраны подходят ко мне… На плечах у них опереточные эполеты… Лица лоснятся… Но это… Э-э, но это… дубинки… Эй, ребята, прекратите… Так нельзя… Ja ne panimaju… Это недоразумение… Я немедленно подам жалобу… Ой, остановитесь… Пинать сапогом… Какая ужасная боль… Ой…! Я подам жалобу… Нет…
— Принц… О мой принц…
34
Через некоторое время солдат, нанесший мне удар по почкам, поднял меня за руки с мокрой земли. Извиняющимся тоном он начал бормотать что-то по-русски. Вся остальная дворцовая охрана разошлась, как если бы теперь, когда принц и его свита вошли внутрь, в ней больше не было необходимости. Стемнело. Площадь опустела. В небе сияла красивая полная луна, снежинки, мягко кружась, падали вниз, крошечные, как песчинки на дне птичьей клетки.
Взбучка привела меня в чувство. Я вдруг почувствовал себя абсолютно трезвым. Я отряхнул с плеч грязь и нащупал в кармане пальто бутылку водки, еще не початую наполовину. Моя оранжевая ленточка отцепилась и упала в жидкую кашу. Я поднял ее и снова приколол к лацкану пальто. В эту минуту я заметил, что ладони у меня сильно кровоточат.
Отпив из горлышка глоток, я заметил, что солдат с нависающим крючком носом смотрит на меня умоляюще. Я передал ему бутылку, и он сразу же к ней припал. Скулы у меня саднило так, как будто они были обожжены солнцем. «Вам больно?» — на языке жестов спросил меня солдат. Я отрицательно покачал головой, забирая у него из рук бутылку. Послышались звуки собачьего концерта — лай и тявканье. В своре было не меньше двадцати псов: большие, маленькие и средние бродячие четвероногие перебежали площадь, просеменили трусцой мимо обелиска, и скрылись на черной, как ночь, улице.
Солдат еще раз пристально огляделся вокруг, икнул и… вдруг заговорил со мной на поразительно чистом английском. Оказалось, что его отец был крестьянином из Подмосковья, пишущим стихи, мать умерла, сам он мечтал заняться живописью. Писать пейзажи, бабочек, композиции из дичи и фруктов. Но вначале ему предстояло благополучно отбыть военную службу в этой чертовой стране. Держась подальше от войны.
«Этот пинок, только что вами полученный, — это ведь по приказу, вы понимаете? Нести службу здесь в Санкт-Петербурге — это ничего, пустяки… Можно мне еще глоточек…?»
Что это вдруг со мной случилось…? Я снова поднес к губам бутылку… Несколько минут кажущегося спокойствия на самом деле оказались блефом… Все мое существо снова забурлило, заклокотало, забушевало… Передо мной вновь предстали мои самоуверенные соотечественники… Дома изображать из себя богему, а тут… Здесь они, черт побери, носятся за ним, как комнатные собачонки… Да-да, чуть ли не на брюхе вползли вслед за кронпринцем в нору… Смотреть противно…!
«Это не честно», — думал я, ощутив во рту горький вкус желчи, словно разжевал капсулу с ядом… На меня навалилось безмерное отчаяние, космическая печаль, пропитавшая насквозь все мое существо подобно эфиру, я понял, что все кончено… Никогда, нет, никогда не отыскать мне это кольцо… Это была иллюзия… А мой принц… Даже если бы я с ним… Нет, и от него ждать было нечего…
«О, Эва», — думал я, с болью в пояснице ковыляя прочь от солдата… «Теперь ничто уже меня не спасет… Человек знает, когда приходит его срок… Это в коде самой жизни записано… В партитуре вселенной, на клочке, на котором Бог ежедневно пишет все что ни пожелает, а потом все рвет на мелкие кусочки… Пятьдесят четыре года… Я просто захотел еще раз испытать любовь… Вкусить доброе, прекрасное… Всего один раз, прежде чем сойду в могилу… Разве я слишком многого просил…? Почему ты довела меня до такого состояния? Ладно, хватит, где там это кольцо…? Может быть, еще не слишком поздно… Почему, Эва, почему ты… Почему все вы такие жестокие и злые?»
«Злые…? Это ты сам должен знать…» — зазвенело у меня в голове.
Нет, уважаемые члены психиатрической лиги, это не в голове у меня зазвенело, а прямо над ней. Вы меня слышите? Мне знакома всякая там психическая экзотика, но я не сумасшедший…! Это был глас с небес, понимаете?
— Это ты, Эва? — воскликнул я, взлетая по склону покатой площади, словно выделывая пируэты. — Наконец-то ты вернулась… Почему ты заставила так долго себя ждать?
— Долго? Смотря что считать долгим, — отозвалась Эва тем же холодным, безразличным тоном, каким однажды сообщила мне: «Эдвард… О да, вот еще… Твоя дочурка мертва… Задохнулась в собственной блевотине…» — Ты нашел наконец мое обручальное кольцо…?
— Нет, — простонал я, — в том-то все и дело… Сюда прибыл кронпринц… И я подумал… Вот если бы вдруг через него, через его влияние…
Два человека-енота, мужчина и женщина, бодро шли через площадь в мою сторону; они увлеченно беседовали, похохатывая и выпуская густые облака молочно-белого пара. Едва взглянув на меня, они прошли мимо, продолжая свой разговор и все так же пыхая паром.
«Кронпринц? Что ты так раскудахтался? — вопрошала меня Эва. — Отхлебни-ка лучше немного водки… Вода в Неве ужасно холодная… Комедия и так слишком затянулась…»
Комедия?
Подобно канатоходцу на натертом мастикой тросе я, шатаясь, двигался вперед… Мои глаза словно в центрифуге вращались все быстрее и быстрее… Вот это площадь, вот это я понимаю… До чего же она красивая и величественная… Похожая на бальную залу…! Разве, благодаря скорости, я не отрываюсь слегка от земли…? Или это мне только кажется…?
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
Модный роман популярного немецкого писателя. Знаменитый композитор нанимает скромного аспиранта литобработчиком собственных мемуаров… Игра самолюбий и сладострастия, барочная атмосфера, заставляющая вспомнить о лучших вещах Джона Фаулза, тонкая ирония и убийственный сарказм — все это превратило изысканный роман немецкого автора в один из европейских бестселлеров на рубеже тысячелетий. Пасквиль или памфлет? Вот о чем спорит немецкая и международная критика.
Гретковска — одна из самых одаренных, читаемых и популярных польских писательниц. И, несомненно, слава ее носит оттенок скандальности. Ее творчество — «пощечина общественному вкусу», умышленная провокация читателя. Повествование представляет собой причудливую смесь бытописательства, мистики, философии, иронии, переходящей в цинизм, эротики, граничащей с порнографией… В нем стираются грани реального и ирреального.Прозу Гретковской можно воспринимать и как занимательные байки с «пустотой в скобках», и как философский трактат.