Кольца Сатурна. Английское паломничество - [57]
Возможно, самая примитивность этого симбиоза нагляднее, чем всякая более поздняя форма нашей индустрии, демонстрирует, что мы можем удержаться на земле, только впрягаясь в изобретенные нами машины. Понятно, что ткачи и чем-то похожие на них ученые и прочие пишущие люди особенно подвержены меланхолии и всем вытекающим из нее несчастьям. Об этом можно прочесть в немецком журнале того времени «Практическая психология». Да это и немудрено, если работа вынуждает человека постоянно сидеть в скрюченной позе, непрерывно напряженно размышлять и бесконечно пересчитывать сложные искусственные раппорты. Мы плохо представляем себе то чувство безысходности, те бездны отчаяния, куда может завести постоянная, не знающая так называемого досуга, доходящая до галлюцинаций рефлексия, опасение, что ты ухватил не ту нить. Однако у душевной болезни ткачей есть и обратная сторона, и о ней стоит здесь упомянуть. Ткани, изготовленные (задолго до промышленной революции) на мануфактурах Нориджа: «Silk brocades and watered tabinets, satins and satinettes, camblets and chevrettes, prunelles, callimancoes and florentines, diamantines and grenadines, blondines, bombazines, bell-isles and martiniques»[99], в своем воистину фантастическом многообразии, в своей изменчивой, почти не выразимой словами красоте, выглядят так, словно их создала сама природа, как оперение птиц. Я часто думаю об этом, рассматривая чудесные цветные полоски тканей в книгах образцов с таинственными цифрами и знаками на полях. Они выставлены в витринах маленького музея Стрейнджерс-холл, который когда-то был городским домом бежавшего из Франции семейства, занимавшегося шелкоткачеством. Вплоть до закрытия Нориджских мануфактур в конце XVIII века эти каталоги образцов, чьи страницы всегда казались мне листками единственной настоящей книги (не то что наши изделия с текстами и картинками), всегда лежали в конторах импортеров по всей Европе, от Риги до Роттердама, от Санкт-Петербурга до Севильи. А сами ткани отправлялись из Нориджа на ярмарки Копенгагена, Лейпцига и Цюриха, а оттуда на склады оптовиков и торговых домов. Бывало, что та или иная полушелковая фата в заплечном коробе еврейского бродячего торговца добиралась до Исни, Вайнгартена или Вангена.
Разумеется, и в тогдашней, довольно отсталой Германии, где в некоторых столицах вечерами по дворцовым площадям еще гоняли свиней, прилагались величайшие усилия для развития шелководства. В Пруссии Фридрих пытался с помощью французских иммигрантов привить шелковую культуру. Он распорядился заложить плантации тутовника, даром раздать шелковичных червей и выплатить значительные премии тем, кто с пользой займется шелководством. В 1774 году только в провинциях Магдебург, Хальберштадт, Бранденбург и Померания было получено примерно семь тысяч фунтов чистого шелка. Примерно так же обстояли дела в Саксонии, в графстве Ханау, в Вюртемберге, Ансбахе и Байройте, в австрийских поместьях князя Лихтенштейна. Курфюрст Пфальца Карл Теодор, прибыв в 1777 году в Баварию, немедленно основал в Мюнхене Генеральную дирекцию шелководства.
В Эгелькофене, Фрайзинге, Ландсхуте, Бургхаузене, Штраубинге и даже в Мюнхене без промедления были заложены большие шелковичные сады и на всех прогулочных тропах, земляных валах и вдоль всех улиц посажены тутовые деревья, построены оранжереи и шелкопрядильные мастерские и фабрики и нанята целая армия служащих. Но, как ни странно, шелководство, с таким энтузиазмом поощряемое в Баварии, прекратилось прежде, чем успело развернуться в полную силу. Исчезли шелковичные сады, тутовые деревья были пущены на дрова, служащие отправлены на пенсию, кипятильные котлы, сучильные станки и стеллажи разобраны, проданы или убраны. 1 апреля 1822 года Королевское интендантство дворцовых садов направляет в Генеральный комитет сельскохозяйственного союза документ, который до сих пор хранится в Мюнхенской государственной библиотеке. В нем говорится, что ныне еще живущий старый мастер художественного окрашивания Зейболт при предыдущем правлении девять лет служил охранником шелковичных червей и надзирателем за линькой и сучением нитей с окладом жалованья 350 флоринов. Будучи опрошен Интендантством, он сообщил для протокола, что в его время на окрестных полях вокруг города были высажены и пронумерованы тысячи тутовых деревьев, каковые поразительно быстро пошли в рост и дали великолепную листву. Из этих деревьев, сказал Зейболт, в настоящее время только одно стоит в саду у ворот суконной фабрики фон Уцшнейдера. Второе дерево, насколько ему известно, находится в саду бывшего монастыря августинцев, каковые не проводили опыты по разведению шелковичного червя. Шелководство не оправдало меркантильных расчетов. Но главная причина столь быстрого упадка шелковой культуры заключалась в том, что немецкие государи стремились внедрить ее любой ценой. Граф фон Райгерсберг, баварский посланник в Карлсруэ, в своей докладной записке сообщает, что в Пфальце, где шелководство было развито сильнее всего, каждый подданный, бюргер или крестьянин, имеющий более моргена земли, независимо от обстоятельств и цели, для которой он использует свои поля, обязан в течение определенного времени предъявить шесть тутовых деревьев. При этом он ссылается на высказывания инспектора Калла, единственного, еще занимающегося плантациями в Шветцингене. Каждый будущий гражданин должен был посадить два дерева, каждый крестьянин — одно, каждый новый подданный, имеющий вывеску ремесленника, булочника или трактирщика, — одно. Далее, всем постоянным, временным и наследственным арендаторам предписывалось высадить определенное число деревьев, Приходы должны были обсадить тутовником все площади, улицы, гати, межи, даже кладбища, и таким образом подданных вынуждали ежегодно покупать из питомников государственной Шелковой компании сто тысяч штук саженцев. В каждой общине сажали тутовые деревья и ухаживали за ними двенадцать человек. Кроме того, предполагалось взять на службу двадцать девять старост по шелководству, а специальных надзирателей в каждой деревне освободить от барщины и оброка и платить им суточные сорок пять крейцеров в день. Затраты, согласно этому распоряжению, частично возлагались на приходские общины, а частично на крестьян путем налогов. Такая нагрузка, никак не оправданная экономической выгодой, плюс безжалостные денежные штрафы и телесные наказания за любое нарушение предписаний вызывали в народе глубочайшую ненависть к шелковому делу. И сама по себе неплохая идея была похоронена под грудой прошений, ходатайств, жалоб и судебных исков. Юридические и административные инстанции погрязли в бумажной волоките. И после смерти Карла Теодора курфюрст Макс Йозеф положил конец этому безудержному безумию, отменив всю принудительную систему, как полагали, раз и навсегда. В 1811 году, то есть в период упадка немецкой шелковой культуры, отчеты так называемых пограничных полков, которым Императорско-королевский придворный военный совет поручил изучать шелководство в полевых условиях, были также весьма неутешительными. Из Валашско-Иллирийского пограничного полка в Карансебеше и Германо-Банатского пограничного полка № 12 в Панчеве поступили два примерно одинаковых меморандума, подписанные полковниками Михалевичем и Хординским. В них сообщалось, что первоначально поголовье червей подавало надежды на благополучное развитие. В Глогау, Перлашвароше и Избитие оно прошло первую спячку, а в Хомолице и Оппове — уже вторую. Однако штормовые ветры и проливные дожди, а также внезапный град сбросили червей с листвы, и все поголовье погибло. Кроме того, говорится далее в отчетах, черви страдают от многочисленных врагов, воробьев и скворцов, каковые с большою жадностью глотают высаженное на деревья потомство. Полковник Минитинович из полка в Градисканах жалуется на плохой аппетит червей, на дурную погоду, на злющих комаров, ос и мух. А полковник Миллетич из пограничного полка № 7 в Бродах доводит до сведения начальства, что черви и бабочки, каковые еще 12 июля сего года находились на деревьях, были частично сожжены нынешней жарою. Или же подохли, поскольку не могли есть сильно пожухлую листву. Несмотря на эти провалы, баварский государственный советник Йозеф фон Хацци в 1826 году издает «Учебник по шелководству для Германии». Старательно обходя прежние неудачи и ошибки, он настойчиво защищает культуру шелка как важную отрасль развивающейся национальной экономики. Труд Хацци, задуманный как исчерпывающее пособие, примыкает к «Искусству ухода за шелковичными червями» графа Дандоло из Варезе (Милан, 1810), «Разведению шелковичных червей» Бонафу, «Руководству по шелководству» Больцано и «Введению в использование шелкопряда» Кеттенбайля. Чтобы воскресить шелководство в Германии, пишет фон Хацци, важно понять совершенные ошибки: насаждение его в приказном порядке, стремление установить на производство шелка государственную монополию и до смешного мелочное администрирование, которое душит всякую деловую инициативу. А шелку вовсе не нужны специальные постройки и учреждения, они всегда дороги и похожи на казармы и госпитали. Нужно, чтобы все происходило как некогда в Греции и Италии, чтобы шелководство рождалось как бы из ничего. Чтобы им занимались в комнатах и покоях как побочным делом женщины, дети, домашние слуги, бедняки и старики, короче говоря, все те, кто нынче ничего не зарабатывает и не имеет заслуг. Фон Хацци полагает, что шелководство, поставленное на народную основу, не только принесет бесспорные преимущества в соревновании с другими нациями, но и улучшит гражданское положение женского пола и всех прочих частей населения, непривычных к регулярному труду. К тому же наблюдение за невзрачным насекомым, которое под опекой человека проходит определенные стадии развития и в результате производит самые тонкие и самые полезные материалы, есть наиболее подходящее средство для воспитания и образования юношества. Фон Хацци убежден, что порядочность и чистоплотность необходимы для любого общества, а повсеместное распространение шелководства есть наилучший способ привить эти добродетели низшим слоям. Более того, пишет фон Хацци, разведение шелковичной гусеницы в лоне большинства немецких семейств приведет к моральному преображению нации. Фон Хацци опровергает различные ложные представления и предрассудки, связанные с шелководством. Не следует думать, пишет он, что черви лучше всего разводятся в навозных кучах или на груди юных девушек. В холодные дни не требуется топить для них печи, в грозу закрывать окна, а для устранения дурных миазмов вешать на окна пучки полыни. Куда разумнее, утверждает фон Хацци, просто соблюдать во всем строжайшую дисциплину и гигиену, ежедневно проветривать комнаты и при необходимости обкуривать жилые помещения хлорным газом, изготовляемым из морской соли, растертого в порошок марганца и небольшого количества воды. Газ обойдется недорого. Живя среди гусениц, полагал фон Хацци, легко избежать таких недугов, как желтуха или чахотка, и народное предприятие, полезное и выгодное во всех отношениях, как бы само собой распространит знания в самых широких кругах. Хотя мечта государственного советника фон Хацци о шелковой культуре, преобразующей нацию, в свое время не нашла отклика (вероятно, из-за крупных просчетов в недалеком прошлом), через сто лет к ней возвратились немецкие фашисты. Они подошли к делу со свойственной им основательностью. К своему немалому удивлению, я обнаружил это летом прошлого года, когда разыскивал в образовательном центре того городка, где родился, учебный фильм о рыбном промысле в Северном море и наткнулся на ленту о немецком шелководстве, явно из той же учебной серии. В противоположность жутко темному, почти полуночному селедочному фильму, шелководческий фильм был прямо-таки наполнен воистину ослепительной яркостью. Мужчины и женщины в белых лабораторных халатах в пронизанных светом, только что оштукатуренных помещениях производили некие манипуляции с белоснежными прядильными рамками, белоснежными бумажными листами, белоснежной марлей, белоснежными коконами и белоснежными льняными мешочками для рассылки. Весь фильм задуман как обещание самого лучшего и самого чистого из миров. Сильное впечатление еще усиливается при чтении прилагаемой к пособию брошюры, предназначенной, по всей вероятности, для учителей. Согласно плану, провозглашенному фюрером на съезде партии в 1936 году, говорится в брошюре, Германия должна за четыре года достигнуть независимости во всех отраслях, где может быть проявлена немецкая одаренность. И, разумеется, новая программа развития шелководства, разработанная рейхсминистром продовольствия и сельского хозяйства, рейхсминистром труда, рейхсминистром лесного хозяйства и рейхсминистром авиации, откроет новую эру в истории Германии.
