Кольца Сатурна. Английское паломничество - [29]
Но чем более настойчиво демонстрировала она свой авторитет, тем больше нарастал в ней страх потери самодержавной власти, которую она так осмотрительно узурпировала. Бессонными ночами она бродила в причудливом мрачном дворцовом саду среди искусственных скал, зарослей папоротника, темных туй и кипарисов. По утрам она первым делом принимала растертую в порошок и растворенную в воде жемчужину как эликсир, сохраняющий неуязвимость, а днем, стоя у окон своих покоев, часами не сводила глаз с неподвижной поверхности северного озера, подобного живописному полотну (ей всегда нравилось любоваться безжизненными вещами). Крошечные фигурки садовников на дальних полях лилий или придворные, скользящие зимой на коньках по голубому льду, не напоминали ей о естественной подвижности человека. Скорее, они казались мухами в банке, уже обреченными на смерть. В самом деле, путешественники, посетившие Китай между 1876 и 1879 годами, сообщают, что провинции, где много лет держалась засуха, производили впечатление стеклянных тюрем. В Шаньси, Шэньси и Шаньдуне от голода и истощения погибло от семи до двадцати миллионов человек (точные подсчеты так никогда и не производились). Баптистский проповедник Тимоти Ричард пишет, например, что катастрофа выражалась во все более заметной замедленности всякого движения. Люди брели по стране в одиночку, толпами или длинными вереницами. Нередко даже легкое дуновение ветра сбивало их с ног, и они навсегда оставались лежать на обочине дороги. Иногда казалось, что поднятие руки, опускание век, последний вздох длятся полстолетия. Время останавливалось, а вместе с ним исчезали и все прочие измерения. Родители обменивались детьми, не в силах глядеть на смертные муки своих собственных детей. Деревни и города были окружены пыльными пустынями, над которыми то и дело проплывали дрожащие миражи речных долин и окруженных лесами озер. На рассвете, когда сквозь тяжкую дрему проникал шорох высохшей на ветвях листвы, людям на долю секунды мерещилось, что пошел дождь. Хотя столица и ее окрестности не страдали от самых страшных последствий засухи, вдовствующая императрица, получая известия о катастрофических событиях на юге, каждый раз приказывала приносить кровавые жертвы божествам шелка, дабы гусеницы не испытывали недостатка в свежей зелени. Жертвоприношения совершались в храме, в час восхождения вечерней звезды. Она испытывала глубокую привязанность к этим удивительным насекомым, предпочитая их всем прочим живым существам. Дома, где разводили шелковичного червя, были самыми красивыми строениями летнего дворца. Каждый день Цыси и дамы ее свиты в белых фартуках обходили просторные залы этих домов, наблюдая за продвижением работ. По ночам она часто в полном одиночестве сидела среди стеллажей, благоговейно прислушиваясь к тихому, равномерному, необычайно успокоительному шороху истребления, создаваемому бесчисленными червяками, пожиравшими свежую листву тутового дерева. Они были ее истинными верноподданными, эти бледные, почти прозрачные создания, расстающиеся с жизнью ради тонкой нити, которую прядут. В ее представлении это был идеальный народ, услужливый, готовый к смерти, быстро размножаемый, нацеленный на выполнение одной-единственной задачи. Не то что люди, на которых вообще нельзя положиться. Ни на тех, что живут за стенами дворца, ни на тех, что образуют ближайший круг. Эти, как она подозревала, в любой момент готовы переметнуться ко второму императору-ребенку, возведенному ею на трон. А мальчик все чаще огорчает ее своеволием. Пока еще Гуансюй, очарованный тайной новых машин, проводил бо́льшую часть времени, разбирая механические игрушки и часовые механизмы, купленные в Пекине, в лавке какого-то датского купца, пока еще удавалось переключать его растущее тщеславие на настоящий железнодорожный поезд, в котором он будет ездить по всей стране. Но уже недалек был тот день, когда на него свалится власть. А она, вдовствующая императрица, чем дальше, тем меньше могла от нее отказаться. Я представляю себе, что маленький придворный поезд с изображением китайского дракона, который позже курсировал между Хейлсвортом и Саутуолдом, первоначально был заказан для Гуансюя. И что заказ был отменен в середине девяностых, когда Гуансюй под влиянием реформаторов начал все более активно поддерживать тех, чьи цели полностью противоречили намерениям императрицы. Можно доверять сообщениям, что попытки Гуансюя захватить власть привели к тому, что его заточили в одном из дворцов на воде под Запретным городом и вынудили подписать отречение, согласно коему не ограниченные ничем права правления передавались вдовствующей императрице. Десять лет Гуансюй чахнул в своем изгнании на райском острове. С момента отречения его все сильнее терзали различные недуги: хронические головные боли, боли в спине, почечные колики, повышенная чувствительность к свету и шуму, слабость легких и тяжелая депрессия. Летом 1908 года они его доконали. В конце концов для консультации пригласили некоего доктора, знакомого с западной медициной. Он диагностировал болезнь Брайта. Но некоторые симптомы — мерцательная аритмия, синюшное распухшее лицо, желтый язык — указывали (по мнению разных специалистов) на медленное отравление. Кроме того, во время визита доктора Чу в императорское жилище ему бросилось в глаза, что полы и все предметы обстановки были покрыты толстым слоем пыли, как будто все обитатели давно покинули дом. Это означало, что уже много лет никто не заботился о благополучии императора. Гуансюй скончался в мучениях 14 ноября 1908 года. В предвечерних сумерках, или, как было объявлено, в час петуха. В момент смерти ему было тридцать семь лет. Семидесятитрехлетняя вдовствующая императрица, которая так планомерно разрушала его тело и дух, не пережила его, как ни странно, даже на сутки. Утром 15 ноября она (в общем, еще полная сил) председательствовала в Государственном совете, обсуждая создавшееся положение, но после обеденной трапезы, когда она назло придворным врачам съела на десерт свое любимое блюдо — райские яблочки с густыми сливками, у нее начался кровавый понос, от которого она уже не оправилась. Примерно в три часа дня она скончалась. Уже облаченная в саван, она продиктовала последний указ и простилась с царством, которое под ее почти полувековым регентством оказалось на грани распада. Теперь, сказала она, я оглядываюсь назад и вижу, что история состоит из сплошных бед и испытаний. Они накатывают на нас, как волна за волной накатывают на берег. На протяжении всех наших земных дней нет ни единого мгновения, сказала она, когда бы мы были действительно свободны от страха.
