Кольца духов - [13]

– Я латынь не любил, – осторожно признался Тейр, вдруг сообразив, что есть судьбы и похуже, чем стать солдатом. Но его мать не продолжила этого разговора, а отошла помешать бурлящую над очагом гороховую кашу – с добавкой ветчины в честь чудесного спасения Тейра из рудника.

Он опять заполз под пуховую перину и прижал письмо к груди. Тело у него все еще было холодным, как застывшее сало, но от бумаги словно исходило тепло. «Могильщик, могильщик, иди к огню…» Он засмеялся и приглушил смех, когда его мать обернулась с улыбкой, хотя и не поняла, что его развеселило. Монтефолья. «Клянусь Богом и кобольдом, думается, я так и сделаю!» Он откинулся на подушку и смотрел, как на беленом потолке между темными балками играют отблески огня, точно отражаясь от воды, и грезил о жарких летних днях.

Глава 3

Руберта, домоправительница, помогла Фьяметте надеть через голову тяжелое платье из красного бархата и расправить его складки на нижней юбке из тонкого полотна. Фьяметта погладила эти широкие складки, которые потребовали столько бархата, и удовлетворенно вздохнула. Платье было куда великолепнее, чем она смела надеяться. Мастер Бенефорте неожиданно достал его из старого сундука, когда Фьяметта посетовала, какой жалкой будет она выглядеть на герцогском пиру в сером шерстяном платье, таком простом! Платье это принадлежало матери Фьяметты. Фьяметта с Рубертой неделю перекраивали его и перешивали. Судя по мерке, Фьяметта теперь была почти такого же роста, как ее мать, хотя и более худощавой. Странно! Мать ей помнилась высокой, а не миниатюрной – высокой, смуглой и такой теплой!

Фьяметта вытянула руки, и Руберта натянула на них рукава, которые тут же привязала к платью в плечах, а затем для контраста распушила у локтей рукава нижнего платья. Красные бархатные рукава были вышиты серебряными нитями, что гармонировало с серебряной каймой по всему чудесному подолу.

– Не дергайся так, душечка, – мягко попеняла Руберта и даже прикусила губу, стараясь завязать банты по всем правилам. Она отступила на шаг и оглядела Фьяметту с взыскательной гордостью. – А теперь волосы.

– Да-да, пожалуйста! – Фьяметта послушно села на табурет.

Нет уж, сегодня она не наденет шапочку, какие носят девочки, и не заплетет простую косу, падающую на спину. Вместе с платьем из сундука появилась сетка для волос из серебряных нитей и жемчужин, чудом не потемневших от времени. Руберта разделила волосы Фьяметты на две одинаковые, правда, кудрявящиеся волны, свернула их валиками у затылка, а затем закрепила сетку, скрывшую их пышность, оставив возле ушей по кокетливому локону. Фьяметта жадно посмотрелась в зеркальце и с восторгом начала поворачивать голову то так, то эдак, любуясь колыханием локонов.

– Спасибо, Руберта! – Она обхватила опоясанную передником талию домоправительницы и крепко ее обняла. – Ты такая искусница.

– Ах, твои туфельки – они же остались на кухне! Сейчас принесу.

Руберта торопливо вышла, а Фьяметта посмотрела на себя в зеркальце под разными углами и опять провела ладонью по мягким богатым складкам. Она забрала в рот нижнюю губку и, подчиняясь порыву, встала и подбежала к сундуку в ногах своей кровати.

Раздвинув белье, она нашла плоскую дубовую шкатулку и открыла ее. Там покоилась смертная маска ее матери. Многие люди хранили восковые маски дорогих сердцу покойников. Просперо Бенефорте отлил маску матери Фьяметты в бронзе, которой его искусство придало теплый коричневый оттенок, такой же, какой отличал ее кожу при жизни. Темные глаза над мягким изгибом носа и широкого рта были закрыты словно во сне. Только сон был странно грустным. Фьяметта приложила маску к груди и поверх нее взглянула в зеркальце. Она скосила глаза в усилии слить маску и платье в одно неясное пятно. Потом спустила маску к подбородку и сравнила два лица. Какая часть более бледного принадлежала Просперо Бенефорте, а какая – этой исчезнувшей женщине? Переносица у Фьяметты была заметно выше, а подбородок изящнее, чем у этого темного лица, но в остальном… «Кто я? И чья я? Кому я принадлежу, матушка?» По галерее приближались шаги Руберты. Фьяметта поспешно уложила маску в шкатулку и снова ее заперла. Руберта протянула в дверь начищенные туфельки.

– Поторопись! Отец ждет тебя внизу. Фьяметта сунула ноги в туфельки и, выпорхнув из спальни, побежала по верхней галерее, выходящей на двор. Спускаясь по лестнице, она подобрала платье, а потом расправила складки и дальше пошла чинно, ведь она была причесана, как знатная девица. И платье было не платьем рабыни или служанки, но доказывало, что ее мать была истинно христианской женой великого мастера. Фьяметта гордо вздернула подбородок.

Мастер Бенефорте ждал в выложенной каменными плитами прихожей. Он тоже выглядел великолепно, решила Фьяметта. Плащ черного бархата ниспадал до колен, головной убор из той же материи обвивал голову наподобие тюрбана, а конец щегольски колыхался сбоку. Туника из бархата цвета темного меда с вырезом у самой шеи, где сияла белизной, выглядывая из-под него, полоска полотна, завершалась сборчатыми складками, черные чулки-трико дополняли его наряд. Вопреки седине в волосах мастер Бенефорте все еще не носил длинных одежд почтенных старцев, и темные цвета, которые он предпочитал, указывали на зрелость, еще полную сил. На грудь он надел гармонирующую с туникой золотую цепь, свое собственное изделие, свидетельствовавшее о его искусстве.