Кольца духов - [12]

Лестница нижнего ствола оказалась кошмарным препятствием, Тейр никак не мог, втолкнув Бирса на нижнюю перекладину, заставить своего оглушенного товарища вскарабкаться по ней. Он грозил, ободрял.

– Лезь же, лезь! Хватайся руками! Поднимай ноги!

У него самого пальцы почти парализовало, они загнулись в растопыренные клешни. И тут же из галерейки под ними донеслось почти ритмичное потрескивание, а затем оглушительный грохот. Сапоги Бирса исчезли из-под носа Тейра. «Упал!» – панически подумал Тейр, но тотчас ему на голову посыпались камешки, так отчаянно выкарабкивался Бирс из ствола. «Нет, он пришел в себя». Тейр тоже начал карабкаться, а когда выбрался в верхнюю штольню, побежал вперед, словно скорчившийся заяц.

Он присоединил свои вопли к хриплым крикам Бирса у ствола подъемника. Казалось, прошла вечность, прежде чем им спустили бадью. Тейр свалил в нее Бирса, а сам полез вверх по перекладинам. На полпути он чуть не потерял сознание, но серый свет над головой тянул его к себе как серебряное обещание рая. Когда он выбрался в сарай, Хенци извлекал Бирса из бадьи. Тейр стоял, обхватив руками колени, легкие у него работали, как мехи.

– А инструментов ты никаких не вынес? – обеспокоенно осведомился у него мастер Энтльбух.

Тейр уставился на него, как бык, которого ударили обухом по лбу. Бирс, едва встал на ноги, промямлил что-то невнятное, но, судя по тону, злобное, замахнулся на Тейра, но удар пришелся мимо, и Бирс свалился на пол. За дверью сарая под хлещущим ветром шуршала весенняя ледяная крупа.

– Я пойду домой, – сказал Тейр.

* * *

Окостенев от холода, он наконец добрел до своего домика. Мать с ужасом оглядела его, тут же стащила с него задубевшую одежду, уложила в собственную постель между двумя пуховыми перинами, куда сунула нагретые камни, напоила горячей ячменной водой, подслащенной медом, и ни словом не заикнулась ни об инструментах, ни даже о пропавшем капюшоне. Но прошло целых два часа, прежде чем он наконец перестал дрожать и трястись словно в пляске святого Витта. Матери он отрывисто рассказал о случившемся, опуская подробности, но все равно лицо у нее потемнело, губы сжались. И она не отходила от него ни на шаг, пока у него не перестали стучать зубы.

Когда его голос стал почти обычным и она наконец уверилась, что он, наверное, останется жив, то прошла через комнату к полке над очагом и вернулась с листом бумаги, который похрустывал, пока Она его разворачивала.

– Вот, Тейр. От твоего брата Ури. Пришло утром. Он нашел для тебя очень хорошее место.

Ури все еще пытается заставить его взять пику наемника? Красная сургучная печать уже была сломана: их полная дурных предчувствий мать каждое редкое послание встречала со скрытым ужасом, ожидая известия о болезнях, воспалившихся ранах, ампутациях, о проигрыше всех денег или гибельной помолвке с какой-нибудь из шлюшек, вьющихся возле казарм, – о любой из смертельных опасностей, угрожающих солдату.

Но Тейра отталкивали вовсе не опасности солдатского ремесла. Вся жизнь состоит из опасностей. И он охотно ковал бы мечи. Ему случалось видеть работу миланских оружейников, от которой дух захватывало. Но затем взять это произведение искусства и воткнуть его в живого человека… нет! Он испустил страдальческий вздох и взял письмо.

Его руку до плеча пронизало странное ощущение. Пальцы согрелись. И пока он читал, усталость отпустила его, и он сел в кровати. Стать вовсе не солдатом… Его глаза быстрее побежали по строкам: «… подмастерьем золотых дел мастера герцога и мастера мага… чудесная бронзовая статуя, изготовляющаяся для его светлости герцога… нуждается в сильном смышленом юноше… такой случай…» Тейр погладил лист. Солнце уже жарко греет на южных склонах за перевалом в Монтефолье. Летом солнце будет пылать как плавильная печь! Он облизнул губы.

– А как думаешь ты? – спросил он у матери. Она мужественно собралась с духом.

– Я думаю, тебе следует отправиться туда. Пока дьявольская гора не съела тебя, как твоего отца.

– Но ты останешься одна.

– Твой дядя приглядит за мной. А мне будет легче знать, что ты в Монтефолье, а не в этом мерзком руднике день за днем. Если бы Ури думал сделать из тебя солдата, другое дело. Ты знаешь, как против я была, когда он пошел в наемники. Ведь так часто мальчики возвращаются домой – если возвращаются! – либо искалеченными и больными, либо совсем другими – черствыми, жестокими. Но это…

Тейр поглядел на письмо.

– Но знает ли мастер маг, что у меня нет дара к чародейству?

Его мать поджала губы.

– Признаюсь, вот это мне не по душе. Этот мастер Бенефорте – флорентиец. Может, он искусен в черной магии, а то и в еще худших черных чарах, которые также опасны для юношей, как и для девушек. Однако он работает для герцога Монтефолья, который, по словам Ури, для владетельной особы очень благороден.

– Монтефолья! – Он никогда прежде не замечал, каким теплом веет от самого этого названия.

– Ты умеешь читать и писать на двух языках и в латыни немножко разбираешься. Когда брат Гларус учил тебя, он как-то сказал мне, что ты мог бы отправиться в Падую и выучиться на доктора. Я часто об этом мечтала, но тут убило твоего отца, и жизнь стала тяжелой.