Когда умирают боги - [77]

— Ты думаешь, Гиневра каким-то образом узнала о причастности мужа к заговору и испугалась, что он убьет ее — лишь бы она не проговорилась? Но… не стала бы она предавать собственного мужа. Или нет?

Девлин потер рукой лоб, и только тут Кэт поняла, как он устал. Устал и расстроен.

— Очевидно, я что-то упустил. Что-то важное.

Нежно обняв его, Кэт прижалась к нему всем телом. Пусть ей никогда не быть его женой, зато какое счастье обнимать его, любить и быть любимой. И с нее довольно, как уверяла она себя. Ради него она должна довольствоваться малым.

— Ты все выяснишь, — сказала она тихим хрипловатым голосом. — Если кому-то это по плечу, так только тебе. А теперь пошли спать.

Она проснулась до рассвета и обнаружила, что место рядом с ней успело остыть. Она оглядела комнату.

Он стоял к ней боком, у окна, и, отодвинув тяжелую портьеру, смотрел на постепенно светлеющую улицу. Она видела только профиль склоненной головы, и ей показалось, что он внимательно смотрит вовсе не на улицу, а на какой-то предмет у себя на ладони. Только когда Кэт выскользнула из-под одеял, подошла к нему и обняла за плечи, она поняла, что он рассматривает материнское ожерелье с голубым камнем на серебряной цепочке, переплетенной между пальцами.

— Что случилось? — спросила она, уткнувшись носом ему в шею. — Почему не спишь?

Он протянул свободную руку и, положив ладонь ей на затылок, развернул к себе лицом.

— Вчера вечером ко мне приходила Аманда.

— Леди Уилкокс? — удивленно переспросила Кэт, помнившая, что сестра Девлина не разговаривала с ним с февраля.

— Она озабочена тем, что моя деятельность может помешать ее дочери составить удачную партию. И ей захотелось знать, что на меня нашло, раз я, как последний плебей, согласился расследовать убийство.

— Ты рассказал ей об ожерелье?

— Да. — Он медленно покачал на цепочке трискелион так, что тот несколько раз описал короткую дугу в темноте. — Она не удивилась, хотя была озадачена.

Кэт вглядывалась в затененные черты его лица, но он запрятал все свои эмоции так далеко, где она не могла их увидеть.

— Возможно, она не уловила связи.

Он криво усмехнулся.

— О нет. Уж кто-кто, но Аманда очень сообразительна. Ее, вероятно, озадачило, как моя мать, всю жизнь дорожившая этой вещицей, могла ее кому-то отдать. А вот задаться вопросом, что случилось в тот день на морской прогулке недалеко от Брайтона, ей никогда не приходило в голову.

Кэт глубоко вздохнула.

— Что ты хочешь этим сказать, Себастьян?

Он повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза, на какую-то долю секунды потеряв над собой контроль, и тогда она увидела все — непонятную смесь злости и обиды, удивления и боли.

— Аманда знает. Она всегда знала. — Он невесело хохотнул. — И увеселительная прогулка, и гибель яхты — все это спектакль. Мать не утонула в то лето. Она просто ушла. Оставила отца, оставила меня. Но она не умерла.

Он сжал подвеску в кулаке с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Она не умерла.

ГЛАВА 53

Аманда завтракала, разложив перед тарелкой «Морнинг пост», когда в комнату без доклада вошел ее брат. Она даже глаз не подняла.

На газету упало ожерелье графини Гендон — серебряное, с голубым камнем, и от неожиданности Аманда вздрогнула, но все-таки удержалась, не поморщилась.

Оставаясь спокойной, она подняла взгляд на Девлина. В его глазах бушевали такие страсти, что она невольно потупилась.

— Так она все еще жива? — спросил он.

Аманда сделала глубокий вдох, восстанавливая самообладание, и с вызовом уставилась в желтые глаза брата.

— Да.

— Как давно тебе об этом известно?

— С того самого лета.

Он кивнул, словно она только что подтвердила его подозрения.

— А Гендон?

— Разумеется, он тоже знает. Знал с самого начала. Он сам помог все это организовать.

Она увидела в глубине этих странных звериных глаз проблеск… чего? Изумления? Боли?

— А почему мне не сказали?

Аманда зловеще улыбнулась.

— Предлагаю тебе спросить об этом у Гендона.

Не часто Себастьян позволял своим мыслям вернуться в прошлое, в то далекое лето, когда ему не было и двенадцати лет. В те дни стояла немилосердная жара, на голубом небе сияло палящее солнце, превращая урожай на полях в пыль. Колодцы, дававшие воду сотню лет или больше, высохли до дна.

Весну и лето графиня Гендон провела в родовом имении в Корнуолле. Мать любила Лондон, любила оживление, царящее в политических салонах, как и бесконечную череду балов, званых обедов и поездок по магазинам — обычные занятия для большинства женщин. Но Гендон считал Лондон нездоровым местом для жены и детей, особенно в душную пыльную пору. Пусть его самого государственные дела не отпускали из Уайтхолла и дворца Сент-Джеймс, но в тот год он настоял, чтобы супруга отправилась в Корнуолл, куда с ней поехали Себастьян и его брат Сесил, вернувшиеся из Итона.

Себастьян попытался вспомнить, чем занималась Софи в то лето, но помнил лишь, как бегал вместе с Сесилом по полям и лесам, как, нарушая запрет, плавал в бухточке под скалами. В его воспоминаниях она почему-то всегда держалась поодаль — эдакая далекая всадница на гнедой полукровке. Ему ясно запомнилось только одно чаепитие на залитой солнцем террасе и улыбка Софи — яркая и в то же время какая-то… отстраненная. А потом, в июле, семейство уехало на месяц в Брайтон.