Понедельник, 4 мая 1812 года
Девушка выглядывала в окно, то и дело беспокойно потирая ладонью укутанное шалью плечо. Снаружи густой туман заволакивал свет клонящегося к закату дня, приглушая звуки окружающего города.
– Ты не любишь туман, правда? – спросила наблюдавшая за девушкой Геро Джарвис.
Они сидели рядом в пятне золотистого света от лампы, стоявшей на простеньком чайном столике, где гостья разложила тетрадку, письменные принадлежности и список вопросов. Девушка перевела взгляд на лицо собеседницы. Она была постарше, чем некоторые из опрошенных проституток, но все же юной, с гладкой, чистой кожей и зелеными глазами, в которых светился проницательный ум. Опрашиваемая назвалась Розой Джонс, хотя, по опыту Геро, женщины этого рода занятий редко сообщали свои настоящие имена.
– А кто любит туман? – отозвалась Роза. – Никогда не знаешь, что он скрывает.
Произношение девицы сбивало с толку: чистая речь Мейфэра[1], ни следа кокни или провинциального диалекта. Изящное сложение и грациозная осанка вызвали у Геро вспышку интереса, к которому примешивалось что-то более личное и менее достойное восхищения, так что вникать в собственные чувства не хотелось.
Каким образом эта девушка – явно не старше восемнадцати-девятнадцати лет и, несомненно, благородного происхождения и воспитания – оказалась здесь, в приюте Магдалины, убежище, которое «Общество друзей»[2] предоставляет женщинам, пожелавшим бросить проституцию?
Обмакнув перо в чернильницу, Геро задала вопрос из списка:
– Как долго ты этим занималась?
Губы Розы тронула горькая улыбка.
– Вы имеете в виду, как долго я была шлюхой? Почти год.
Сказано было с намерением шокировать. Но Геро Джарвис не принадлежала к женщинам, которых легко смутить. Достигнув двадцатипятилетнего возраста, она считала себя неподверженной излишней чувствительности, свойственной столь многим представительницам ее пола. Она коротко кивнула и перешла к следующей строке.
– Что ты делала до этого?
– До этого? Ничего не делала.
– Ты жила со своей семьей?
Роза склонила голову набок, оценивая визави взглядом, который не понравился Геро.
– Зачем вы задаете нам все эти вопросы?
Гостья прокашлялась:
– Проверяю одно предположение.
– Какое?
– По моему мнению, большинство женщин начинают заниматься проституцией не из-за врожденной нравственной ущербности, а по экономической необходимости.
По лицу Розы пробежала судорога, тон стал резким:
– Что вы можете знать об этом? Такая особа, как вы?
Геро отложила перо, твердо встречая взгляд собеседницы.
– Разве мы сильно отличаемся?
Та не ответила. В напряженной тишине Геро могла слышать доносящиеся снизу голоса других обитательниц приюта, звяканье столовых приборов, всплески хохота. Уже темнеет, скоро за знатной леди заедет ее карета, чтобы отвезти обратно на Беркли-сквер, в безопасный и уютный привилегированный мирок. Возможно, в некотором смысле, Роза и права. Возможно …
По дому разнесся стук громыхающего во входную дверь кулака. Геро услышала испуганный женский возглас, смешавшийся с грубым мужским рыком. Крик возмущения вдруг сменился воплем ужаса.
Роза с одичавшими глазами схватилась со стула.
– Боже! Они нашли меня!
Геро тоже вскочила на ноги.
– Что такое? Что происходит?
Теперь она слышала несколько мужских голосов, треск переворачиваемой мебели, звук бьющейся посуды. Женщины визжали. Чьи-то рыдающие мольбы перешли в стоны, тут же оборвавшиеся.
– Эти люди пришли, чтобы убить меня, – Роза обернулась, ее взгляд, пробежав по комнате, остановился на старом буфете орехового дерева, занимающем почти всю стену. – Надо спрятаться.
Снизу донесся топот бегущих ног и женский крик, переросший в ужасающее горловое бульканье.
Девушка рванула дверцу шкафа. Геро протянула руку, останавливая ее.
– Нет. Здесь посмотрят в первую очередь.
Пересекши комнату, Геро распахнула створчатое окно, из которого был виден укутанный туманом проход между домами. Оно выходило на покатую крышу помещения, похоже, служившего кухней или прачечной.
– Сюда, – позвала Геро.
Перекинув ногу через низкий подоконник и высунув голову в проем, она коротко вдохнула сырой, с привкусом угольной копоти воздух, обжегший легкие.
Покрытая мхом и сажей влажная сланцевая черепица оказалась коварно скользкой под тонкими кожаными подошвами лайковых полусапожек. Опираясь одной рукой на шероховатую кирпичную стену дома, Геро осторожно повернулась, чтобы помочь Розе пролезть в узкое окно.
Закрывая за собой раму, Геро услышала мужской возглас из дома:
– Ее здесь нет!
– Она тут. Должно быть, наверху, – басовито ответил другой налетчик, чьи шаги уже громыхали по лестнице.
– Идут сюда, – прошептала Геро и почувствовала, как Роза предупреждающе сжала ей руку.
Проследив за дрожащим указующим пальцем спутницы, Геро заметила внизу вырисовывающуюся из тумана фигуру. У черного хода был оставлен часовой, чтобы не дать никому из женщин ускользнуть из приюта.
Присев на корточки, Геро потихонечку подобралась по скользкой крыше до самого края. Она не сводила глаз с мужчины, который, надвинув на глаза шляпу и сгорбив от сырости плечи, прохаживался взад-вперед. Двигаясь как можно тише, девушка перекинула ноги через край крыши. Подол синего шерстяного платья задрался, зацепившись за черепицу, обтянутые чулками икры кремово отсвечивали в белизне тумана. Она дождалась, пока караульный остановится точно под ней, затем, оттолкнувшись, спрыгнула прямо на него.
