Когда улыбнется Ганеш - [13]

* * *

Подъезжаю к Хиккадуве. Простоволосые пальмы склонились над океанской синью. Тишина. Сажусь в катамаранчик, точно такой, как у рыбаков в Негомбо. Лодочник быстро проходит зону рифов, и в километре от берега я ныряю в маске и долго парю в воде над фантастическими зеленовато-синевато-розовыми зарослями растопыривших пальцы кораллов, любуюсь полосатыми ярко-желтыми рыбками, каракатицами, стремительно разбегающимися под прикрытием чернильных завес.

— Сейчас почти ничего не осталось под водой, сэр, — говорит с грустью лодочник. — Лет десять назад подводный мир был куда богаче. Сейчас только у Мальдивов так, как было у нас еще недавно. Цивилизация.

Но мне не с чем сравнивать то, что я вижу, и я снова и снова ныряю, наслаждаясь поразительными картинами, созданными природой, которую человек и здесь, оказывается, начал «покорять».

На следующий день меня знакомят с Артуром Кларком, автором шестидесяти книг, которыми зачитываются во всем мире. Писатель-фантаст является также и крупным ученым, исследователем подводного мира Шри Ланки. Его дом в Коломбо — своеобразная лаборатория подводного спорта: специальные помещения для множества подводных костюмов, ласт, аквалангов, карты морских течений, мелей, рифовых зарослей и заграждений. Кларк навсегда поселился в Шри Ланке. Могучий старик, высокий и прямой, как жердь, и облаченный в южноазиатскую юбку, которую одни называют лунги, а другие саронгом, встречает меня у ворот, ведет в свой заваленный книгами, увешанный картами и диаграммами кабинет. В оконное стекло вплавлена огромная линза, позволяющая хозяину видеть, кто подходит к его порогу. Кларк смеется, поит меня кофе, протягивает номер советского журнала со статьей о его творчестве. Ведь он — неуемная энергия, действие, дело. Говорю о том, что слышал от лодочника в Хиккадуве. Он мрачнеет на миг, потом замечает:

— Ничего, все постепенно восстановится. Человечество в последние годы заметно поумнело, все больше ощущает себя частью природы. Я смотрю с оптимизмом на будущее природы и человечества. И на будущее Шри Ланки, которая была для меня островом грез еще в юности.

Вода сошла…

Этот город в городе — огромный комплекс красно-серых зданий с парламентом в центре спроектировал знаменитый Луи Кан. В пакистанские времена, то есть во времена, когда Бангладеш называлась Восточным Пакистаном, он был Айюб-нагаром — по имени тогдашнего диктатора. После провозглашения Бангладеш комплексу присвоили имя известного национального героя бенгальцев-мусульман Шер-э-Бангла. Однако, как и прежде, он оставался недостроенным. И в 1968, и в 1977, и в 1980 годах я, приезжая в Дакку, заставал ту же картину: замершие будто навсегда краны, обросшие ветхими лачугами стены. И вдруг летом 1981 года задвигались эти окаменевшие на полтора десятилетия краны, забегали с горками кирпичей на головах худенькие женщины. То, что было невозможно сделать в течение многих лет, было сделано в считанные месяцы.

И волшебный Шерэбангланагар открылся взору во всем своем великолепии. Джатья Шангшад — однопалатный парламент успел даже однажды позаседать в новом здании.

Однако здание подлинной государственности, истинной демократии и политической стабильности построить куда труднее, чем воплотить в жизнь линии причудливой фантазии Луи Кана. Напрасно старался Абдус Саттар, напрасно спешил закончить комплекс к президентским выборам…

Я прилетел тогда в Дакку на президентские выборы, назначенные после убийства Зиаур Рахмана. Был ноябрь 1981 года. В третий раз я был свидетелем всеобщих выборов в этой стране. В 1978 году я наблюдал президентские выборы, на которых победил покойный Зиаур Рахман. В 1979 году писал о выборах парламента — первого после разбежавшегося в результате убийства предыдущего президента, шейха Муджибур Рахмана.

Дакка преподнесла мне в тот раз немало сюрпризов. С широкой Эйрпорт-роуд убрали чугунные разделительные отрады, уродовавшие улицу. Выросли ряды новых, богатых особняков в аристократическом районе Гульшан, открылся роскошный даже по европейским стандартам отель «Сонаргаон», в котором стоимость порции мороженого равна двухдневному заработку рикши. Центр Дакки стал вроде бы чище, просторнее и наряднее. Однако чистота и нарядность эти еще резче оттеняли нищету и убожество большей части города. Как и прежде, к остановившейся машине бежали наперегонки десятки нищих, требовавших бакшиш. Как и прежде, сотни тысяч голодных, оборванных, изможденных, изъеденных страшными болезнями людей прозябали в грязных халупах старого города и прилегающих кварталах нового. За два года моего отсутствия Дакка помолодела лишь с фасада. Чрево ее осталось прежним.

Обилие политических партий, разделенных к тому же на множество фракций, непрерывное отпочкование новых партий, групп, группировок и кланов, способность большинства партий руководить частью учащихся, создавать из них всякого рода «боевые когорты», умение политиков ловко манипулировать настроением толпы и, наконец, широко используемая возможность «дешево», за плошку риса, купить голос — вот условия, придающие любой выборной кампании в Бангладеш исключительное своеобразие.