Когда сливаются реки - [32]

Явившись из последнего похода, Ярошка объявил, что выучился бухгалтерии и, кроме того, стал актером. В качестве последнего он пока что колхозу был не надобен, а счетоводство решили ему доверить. Потом удалось Павлюку организовать и драмкружок при клубе, где он был намерен блеснуть своим новым талантом.

— Так как же, Алесь? — напомнил и в этот раз о своем любимом деле Ярошка. — Может, пьесу поставим? А?

— Нет, дорогой Павлюк, нет ни минуты свободной. Вот сегодня в Минск надо ехать. А ты бы расширял свой хор посмелее. Привлекал бы молодежь из «Пергале», из колхоза Райниса. Вот я слыхал, что в «Пергале» Анежка Пашкевичюте хорошо поет, — как бы случайно посоветовал Алесь.

— Все у меня будут! — решительно заявил Ярошка, стукнув пресс-папье по столу.

— Ну ладно, — Алесь притворился, что ему все это безразлично. — Лучше скажи, где Самусевич?

Лицо счетовода скривилось. Видимо, он не с большим уважением относился к своему председателю.

— А кто его знает! Сегодня я его и вовсе не видел. Только голос вчера ночью слышал.

— Во сне, что ли?

— Хе-хе!.. — многозначительно вздохнул Ярошка, как бы давая понять, что ему известно нечто весьма важное. — Голос нашего председателя я почти каждую ночь слышу в пивном хоре. У Мартына Барковского коротает ночи наш председатель. Вчера шел я из клуба и послушал, как «Шумел камыш...» пели. Самусевич своим баском подтягивал. Хороший бас! Лучше бы шел ко мне в хор петь, — подмигнул Ярошка Алесю, — все репертуар обновился бы.

— А как по-твоему, Павлюк, — поинтересовался Алесь, — почему так долго терпят его колхозники?

— Не только терпят, но многие даже и любят. Вот и в этом году, по нашим приблизительным подсчетам, колхозники килограмма по два зерна на трудодень получат. А то, что у нас ничего в общий котел не кладется, это нашего Самусевича не беспокоит.

Алесь так и ушел, не дождавшись Самусевича. Ближайшей от канцелярии была хата Рудака, и Алесь направился туда. По виду Захара Рудака и его жены Кати Алесь понял, что здесь случилось что-то не совсем обычное. Всегда оживленный и разговорчивый, бригадир на этот раз сидел за столом, сумрачно уставясь на свои руки, а Катя нервно перебирала кисточки платка. Приход Алеся как бы вывел их из неприятного положения, и Захар Рудак, подав Алесю желтую помятую бумажку, сказал ему с горечью:

— Вот полюбуйся, товарищ Иванюта, до чего мы дожили!

Алесь быстро пробежал глазами бумажку, и то, что там было написано, поразило его.

— Надо, чего бы ни стоило, найти эту погань, — сказал Алесь. — Бояться нечего, но все же вреда эти люди натворить могут.

На желтоватой, слегка помятой бумажке было написано, что напрасно долговцы затевают постройку станции, она их пустит голыми по миру. Что касается приблуды Захара Рудака, то ему еще покажут (есть такие люди) и укоротят руки.

— Где ты нашел это? — спросил Алесь.

Вместо Рудака ответила Катя:

— Не он, а я. Утром вышла корову доить, у нас на стене и нашла.

— Кто бы это мог сделать? — встревожился не на шутку Алесь.

— А, елки зеленые, плюньте вы на все это! — махнул рукой Захар Рудак, вставая.

— Нет, товарищ Рудак, так нельзя, — серьезно возразил Алесь. — Это значит, что есть у нас негодяи, которые начинают поднимать головы. Дело не только в тебе!

— А он того и стоит! — не то всерьез, не то в шутку сказала Катя. — Захару же больше всех надо!.. Сидел бы себе потише...

— Нет, уважаемая хозяйка, тут вы не правы. Как можно позволить всякой погани называть товарища Рудака приблудой? Разве он не проливал кровь за эту самую землю, когда освобождал ее от фашистов? Разве не старается он ради колхоза?

— Это правда, — согласилась Катя, и на глазах ее заблестели слезы.

— Надо обязательно найти, кто это сделал, — решительно сказал Алесь, пряча бумажку в карман пиджака.

На этом разговор о провокационной листовке окончился, потому что раскрылась дверь и в хату вошел Кузьма Шавойка. Алеся снова неприятно поразило его подозрительно раскрасневшееся лицо и бегающие глазки.

— Вас Антон Григорьевич домой приглашает, — кинул он сухо Захару Рудаку, и не успел тот спросить, в чем дело, как Шавойка уже был за дверью.

Захар Рудак и Алесь пришли к Самусевичу вместе. То, что они увидели, сильно поразило их. «Ну и денек сегодня!» — подумал Алесь.

Антон Самусевич лежал и стонал, пристроив непомерно распухшую, обложенную лучинами и обвязанную полотенцами ногу на спинке кровати.

— Что с тобой? — спросил встревоженный Рудак.

— Несчастный случай, братцы, — еле двигая губами, начал Самусевич и страдальчески поморщился. — Несчастный случай, — растягивая слова и как бы желая подчеркнуть собственный героизм, повторил он, — ездил ночью на поле проверять сторожей и свалился с коня... Ногу, кажется, поломал... Хрустнула так, что аж искры из глаз...

— Так что же вы лежите? В больницу надо, — посоветовал Алесь.

— Э, где там в больницу, Алесь Игнатович! Самая горячая пора теперь у нас...

— Нет, никаких разговоров! Надо сейчас же ехать, — твердо сказал Захар Рудак. Его удивило, почему жена Самусевича так безразлично относится к болезни мужа и не поддерживает доброго совета. Только по глубоко запавшим глазам видно было, что пережила она немало.