Когда сливаются реки - [118]

Паречкус, который все это время молчал, увидел Анежку и попытался разжалобить ее:

— Видишь, Анежка, какой твой отец... А тебе, Петрас, опять скажу — не родной ты мне и не литовец...

— Какая я тебе родня! — вскипел Пашкевичус. — Как те люди говорят — десятая вода на киселе... Плевать я хотел на такого литовца, как ты. Вот мои земляки, видел? — показал он на Лайзана, Гаманька, Мешкялиса и других, сидевших рядом.

— Всех ты нас загубить хотел, негодник, — добавила Анежка.

— Что ты со станцией хотел сделать, подлюга? — подскочил к Паречкусу Юозас Мешкялис.

— А ты что, прокурор? — нагло скривился Паречкус.

— Я тебе и прокурор, я тебе и судья... Вот сейчас возьму дубину да как дам по загривку, так сразу узнаешь, кто я... Мы в своей дивизии с такими не цацкались... А еще сторожем у меня в колхозе был. Тьфу!

Неизвестно, сколько бы продолжалась эта перепалка, если бы не подъехал милиционер Карпович. Поздоровавшись со всеми, он повернулся к Паречкусу.

— А, добро пожаловать, приятель!

И Паречкус задрожал.

— Ну, как гулялось, высокородный пан? — продолжал посмеиваться Карпович. — Молчишь? Ничего, другими все сказано, да и ваша честь разговорится... Пошли! — показал Карпович на дорогу.

Паречкус посмотрел на всех, скрипнул зубами.

— Ну, помни, Петрас!

— Оружие его возьмите! — подбежал к милиционеру Пашкевичус и передал пистолет.

Когда милиционер и Паречкус скрылись за сосняком, Пашкевичус вздохнул:

— Ну, слава богу, кажется, последний...

— Последний, — нахмурился Гаманек. — Хорошо было бы, если бы последний... А миллионы долларов куда девать? Специально ассигнованы...

— Пусть попробуют! — решительно произнес Ян Лайзан. — Со всякой поганью справимся!..

Поговорив еще немного, люди начали расходиться. Последними остались Пашкевичус с Анежкой и Алесь. Анежка встревоженно спрашивала отца:

— Он же тебя убить мог?

— Не мог! — храбрился, подкручивая усы, Пашкевичус. — Не такой уже раззява твой батька... Видала, как ловко я его подцепил? Вот только бы раньше мне его раскусить... Да тут и вы с матерью оплошали, слезы да слезы, а слезами разве возьмешь?..

Теперь, когда клубок размотался до конца, Пашкевичусу казалось, что не так уж он и виноват.

— Пойдем ко мне, отдохнешь, — пригласила отца Анежка.

— Нет, не могу, дочушка, мать там, наверное, от страха помирает... Ты же знаешь, какая она у нас полохливая... Пойду-ка! — спешил Пашкевичус.

Анежка и Алесь проводили его. Они шли по пергалевской дороге, которая вилась среди поля. Все вокруг колосилось, наливалось, тянулось вверх, к синему небу, к белым облакам, к звездам. Шли они и радовались. Легко было на сердце, и ноги сами несли и несли их вперед... Да и как могло быть иначе, если такой камень скатился с души! Пашкевичус и Анежка теперь словно заново рождались на свет. Алесь же радовался и за них и за себя.

Пашкевичус шагал посередине, закинув за плечи свою двустволку, и с новыми подробностями повторял, как управлялся он с Паречкусом. Видно было, что рассказов и воспоминаний об этом хватит ему теперь на много лет. В конце концов он спохватился и обратился к Анежке:

— Пойдем к матери, дочушка!

— Некогда теперь, отец! Тетки Восилене нет, надо ужин готовить... Но я скоро приду!

— Приходи, приходи, порадуй мать... И ты, Алесь, с нею разом. Рады будем. Мало что брехал тот бандюга...

Это было извинением Пашкевичуса за прошлое, и Алесь понял это как окончательный шаг к примирению.

Анежка долго смотрела вслед отцу, который, удаляясь, все так же важно, с ружьем на плече, шагал по дороге. На одно мгновение он ей представился солдатом, возвращающимся домой после удачного сражения. Ей очень хотелось пойти вместе с ним, посидеть рядом с матерью, прижавшись, как в детстве, к ее плечу головой, но ее ожидали дела...

— Ну, вот, — сказал Алесь, как только Пашкевичус скрылся за пригорком, — и отец твой ничего против меня не имеет. Одна ты не знаешь, что делать.

— Как не знаю? А с кем это я тут?

Когда подходили к баракам. Анежка, уговорившись с Алесем, что он подождет ее в комнате, побежала в столовую. Алесь смотрел вслед своей любимой и восхищался ею. Она была в легком ситцевом платье, которое плотно облегало ее фигуру, мягко и четко вырисовывая каждый изгиб ее молодого, как бы поющего тела. Стройные загорелые ножки ее легко ступали по траве, словно бы и не касаясь земли. «Ни у кого тут нет такой красивой походки!» — решил Алесь. Подумав, что одному в комнате ему будет слишком томительно, он решил в ожидании Анежки зайти на электростанцию. Она была уже почти готова, оставались только мелкие доделки. Теперь Алесю вспомнился ледоход, который он переживал так мучительно, драка Йонаса с Кузьмой, хитрые глаза Езупа Юрканса, листовка у Рудака, погоня за Клышевским и страшный миг, когда мокрая, холодная рука сомкнулась на его горле и вершины сосен, покачнувшись, начали падать и окрашиваться в разные цвета...

В здании станции он застал Никифоровича и Кузьму. Казалось, в последние дни они и не вылезали отсюда. Никифорович ходил возле пусковых механизмов и, вероятно, в сотый, если не в тысячный, раз растолковывал своему ученику, что к чему.

— А, товарищ Иванюта! Работу принимать пришел? — улыбнулся Никифорович. — Пожалуйста, мы и сдавать и дежурить готовы... Пусть приезжает инженер, пусть приезжают пять инженеров, пусть хоть двадцать инженеров — мы с товарищем Шавойкой готовы!