Когда падают листья... - [51]

— Плавда?

— Правда.

Где-то позади фыркнул Калеб:

— А папа говорил, что кошки — свободолюбивые животные и насильно их жить рядом не заставишь.

— А Завира будет не насильно, — он строго посмотрел на дочку друга, — правда ведь?

Девочка быстро закивала и выставила вперед указательный палец:

— У меня будет много кисок, а ты никогда не женисься!

Дар поперхнулся смешком.

— А вот и женюсь!

— А вот и нет!

— А вот и да!..

Дарен сел на пол между детьми и опустил голову.

* * *

Когда вернулся Сагин, войник, за этот день переучившийся на няньку, уже ухитрился уложить детей спать.

— Ну, как?!

— Все хорошо.

Мужчина тактично не стал говорить о жженом сахаре, кошке и птенце кукушонка в клетке, неведомо как оказавшегося на чердаке.

— Правда? — подозрительно переспросил Сагин.

— Ага. Я пообещал Калебу, что с завтрашнего дня ты будешь учить его драться на саблях, а Завире — что купишь ей кучу кошек.

— Что?..

Дар похлопал скривившегося друга по плечу и вышел во двор, вдохнув воздух полной жизнью. За день он утомился так, будто не с детьми играл, а скакал всю ночь без отдыха.

— Но я не люблю кошек!

— А я не люблю, когда мне врут.

— Я не врал!

Дарен оглянулся и поднял бровь.

— Я всего лишь недоговаривал, — пробурчал Сагин.

— Это одно и то же. — Дар широко и заразительно зевнул, а потом поднял взгляд к чернеющему небу, на котором в желто-оранжевом платье красовалась луна. — Ладно, пойду я.

— Я тебе еще припомню этих кошек, — устало пригрозил ему друг и махнул рукой: в конце концов, завтра вернется жена, привезет глиняных свистулек, и дети обо всем забудут; по крайней мере, Завира, что уже не может не радовать.

А Дарен, войдя и раздевшись, завалился спать, прочитав на последок короткую молитву Эльге: пусть завтрашний путь будет легким, а дороги шелковыми нитками ложатся на пальцы богини.

В темноте слегка засветился Анродов камень, но Дар этого уже не видел, погрузившись в царство снов.

Снилось ему, кстати говоря, одуванчиковое поле. Желтое-желтое, как осеннее солнце, и приторно-сладкое, как яблочное повидло.

* * *

С утра зарядил мелкий дождик, и Дарен в — дцатый раз пожалел, что был без плаща. Хоржа промокла еще во время первой вылазки к колодцу, и Дар малодушно капитулировал обратно под крышу, чтобы попытаться выпросить у Сагина какой-нибудь плащ. Это ему, к слову, удалось, и всего за стрибрянник. Уже влажные волосы он заплел в тугую "военную" косу, бережно смазав самый ее кончик смолой, чтоб не разлетелась, и, надев плащ, спустился вниз.

— Уже уезжаешь?

Дарен кинул взгляд в окно. Мнимое солнце, не видимое за толщей туч, уже поднялось над горизонтом, надо было выходить.

— Пора.

— Ну, бывай. — Сагин подал ему мешок с провизией. — Заезжай.

— Не буду ничего обещать, Саг.

— Имей в виду, я буду ждать, — усмехнулся тот и добавил: — тем более, мелкие мои от тебя в восторге. Ты будешь хорошим отцом.

— Покарай меня Эльга! Сагин!

— А что?

— Куда мне детей? У меня даже дома нет своего.

— Это не отговорка. — Сагин обвел взглядом свою гостильню. — И все же, подумай об этом.

Дарен фыркнул.

— Лет через десять. — И, видя, что у друга в запасе остались еще какие-то аргументы, поспешил сказать: — все, Сагин, разговор окончен. Мне пора.

— До встречи, Дар.

— До встречи.

И, накинув капюшон, он вышел под мелкий дождь.

Забрал Брония, всунул мальчишке медек, и, ведя коня под уздцы, направился к оговоренному месту встречи. Весь караван — четыре крытые телеги, несколько лошадей, родня Родзата и сам купец — уже были готовы к отправке. Сам Родзат, завидев Дарена, оторвался от беседы с одним из охранников, и подошел к войнику.

— Доброе утро, Дарен.

— И вам доброе.

— Видишь второй караван? В нем будут моя жена и дочь. По обе стороны поедет мой сын — Шерен и ты. На капризы их бабские внимания особого не обращай, но имей в виду, если хоть один волосок…

— Я понял.

— Вот и хорошо.

Броний радостно фыркал и тихо похрюкивал от предвкушения поездки, пытался облизать каждого, кто к нему подойдет, да и вообще — вел себя неприлично.

— Разбойник. Ты чего тут вытворяешь?

Конь пнул копытом маленький камешек.

— Прекрати дурачиться.

Бронька скосил на хозяина карим глазом и отвернулся.

— Наглая лошадка.

Ответом ему было ожесточенное фырканье.

Вскоре караван тронулся. Дарен неспешно двигался около крытой брезентом повозки и старался подмечать любые мелочи. Погода меняться не собиралась: противная морось чередовалась с пронизывающим ветром, от которого у Дара то и дело слетал капюшон. Он ругался сквозь зубы, но загнать ветер обратно в его логово ему было не под силу.

Первый привал решили делать в лесу, где лапы елей могли хоть немного ослабить напор ветра с дождем. Отсыревшее дерево никак не желало загораться, а после, едва занимаясь огнем, почти сразу же гасло, испуская тонкую струйку дыма, которую тут же размазывал по воздуху ветер. Когда все-таки был зажжен хилый костерок, все успели проголодаться и разозлиться, поэтому сваренная женой Родзата каша, пошла на ура, даже будучи немного недосоленной. Дарен чуть отодвинулся от костра, пропуская Шерена ближе: парень по дороге схватил простуду и теперь оглушительно чихал и шмыгал носом.

Дар посмотрел на его красный нос и белые руки, протянутые к костру, и в сильном сомнении, что сам сейчас выглядит иначе, пошел дальше в лес за зеройкой, отвар которой хорошо бодрил и мог хотя бы на некоторое время поставить Шерена на ноги. Молодая трава обнаружилась неподалеку, под еще полностью не озеленившейся березкой. Дарен нарвал тонких ломких стебельков, и направился обратно, стараясь не думать о том, что в сапогах уже оборот как хлюпало.