Когда падают листья...

В даль соленую, в даль запретную,

Убежим, взявшись за руки, — в осень…

Что же, если никто не попросит,

Мы умрем, никем не воспетыми?…

Наш удел — бежать за рассветами,

Обгоняя ветра на подлёте.

Так, на тысячном повороте,

Мы умрем, никем не воспетыми.

Листьев шепот мифы заветные

Враз развеет грустью момента:

Что с того, что, создав все легенды,

Мы умрем, никем не воспетыми?..

Но в конце, за всеми приметами,

Может быть, станет ясно и вам

То, что мы, вопреки всем словам,

Будем — жить, никем не воспетыми…

"…и когда очнется ото сна сын Проклятой, и поведет за собой армию — маленькую, но верную, и встретит ту, что заклята узами долга, и понесет ее Бремя, став с ним одним целым, и забудет самое себя, сберегая в руках Огонь Судеб — ненасытный и всепоглощающий; и когда возвысится он над всеми Странниками и Путниками, но станет ниже любого оборванного бродяги, когда придет в отчий дом, гордо подняв голову и преодолев вечный покой Осени, когда станет он с нею одним единым; когда среди всех Змеев и Фениксов возродится Чистая Сила — тогда прольется кровь. И да будет принесена жертва во Имя Всего — что было, что есть и чему только суждено случиться. И тогда звезды не погаснут трое суток, звуки век молчавшей цитры зазвучат над Миром, а Мир сохранит безмолвную память о нем. И да придет на царствие запах осенней черемухи…"

(Отец Алишер, хранитель Знания, остров Яцир)

В тронном зале всегда было на редкость мрачно и пасмурно, будто вместо высокого потолка со свисающей люстрой было серое, затянутое тучами небо.

Кралль Заросии Блуд Пятый никогда не любил этот зал: хорошего настроения атмосфера, царящая в нем, не добавляла.

— Что у тебя, ар-Данн?

Молодой мужчина, дальний родственник его матери и по совместительству один из тайных агентов его величества поклонился краллю, а затем, вытащив из серой куртки листок, подал ему.

Блуд быстро пробежался по нему глазами, нахмурился, а затем спросил:

— Тот самый Анрод?

— Тот самый, ваше величество.

— Хм…

Еще с пару волн* (время, за которое рождается и добирается до берега волна, равное примерно минуте) в зале стояло гробовое молчание. Потом кралль откинулся на спинку трона и задумчиво поглядел куда-то мимо графа ар-Данна.

— И кого ты думаешь отправить на такое задание? Кто не польстится на этот камешек?

Ар-Данн усмехнулся и, потерев рукой усы, чтобы вовремя скрыть улыбку, ответил:

— Помните того паренька, который вынес вас с поля битвы во время последней войны с Корином?

Блуд покусал губы, вспоминая. Черные волосы, пропитанный кровью рукав, безумные черные глаза — это он помнил. Но лицо расплывалось, и кралль никак не мог восстановить его в памяти.

— Что-то припоминаю.

— Он сейчас находится в Здронне. Пару лет назад Верховный Судья отправил его в Здронн.

Кралль заинтересованно глянул на ар-Данна.

— Если вашему величеству это интересно… — Блуд кивнул ему, чтобы тот продолжал, — он сбежал из обычной городской тюрьмы, убив несколько стражников. Кажется, они случайно поранили во время задержания его друга, а тот скончался в камере.

— И ты предлагаешь мне его кандидатуру?

Мужчина загадочно улыбнулся.

— У него не осталось смысла жить. Как здравомыслящий человек, из Здронна он будет вырваться рад. И возвращаться ему туда вряд ли захочется. Так что… Подумайте, ваше величество.

Блуд почесал подбородок, затем скользнул взглядом по окну, в которое еле пробивались солнечные лучи, а потом вдруг усмехнулся:

— Хорошо, ар-Данн. Делай, что желаешь нужным. В средствах и людях нуждаться не будешь. Но если через несколько вятков* (вяток — аналог месяца) артефакт не будет у меня… Пеняй на себя, ар-Данн.

Мужчина кивнул и поспешил выйти, пока кралль не передумал.

А Блуд Пятый вернулся к себе в кабинет, написал несколько строк на маленьком клочке бумаги, и вскоре выпустил почтового голубя прямо из окна.

Листья опали затем, чтоб вернуться опять,

Листья не знали, как долго приходится ждать…

(Веня Дыркин)

Осень в этом году выдалась на диво теплой. Играл последними цветами ветерок, ласково грело солнышко, а небо радовало глаз своей чистой непорочной голубизной, в которой лишь изредка проскальзывали седые перышки-облака, сиротами уплывающие к собратьям, на север. Птицы задерживались с перелетом в далекие южные страны, удивленно чирикая и потрескивая на ветках деревьев. Листья, вместо того, чтобы жухнуть и опадать, усердно наливались яркими, насыщенными красками, будто неизвестный художник в шутку прошелся широкой разноцветной кистью по хрупкому зеленому холсту, задумав дать жизнь всем самым немыслимым и неожиданным сочетаниям цветов.

Осень дышала и блаженно щурилась, как кошка на солнце, смешивая в палитре медовую акварель. Зеленый, серебристый, красный, желтый — лес; серый, коричневый, салатовый — дорога; синий, белый, голубой, прозрачно-хрустальный — небо, золотой — поле. Ведь если посмотреть внимательней, чем обычно, то это и есть жизнь: дорога, лес, поля да небо. Все дороги куда-то ведут, какими бы они ни были длинными, трудными или наоборот — короткими и счастливыми. Любой, даже самый большой лес где-нибудь уступит место полю. Но даже самое бескрайнее поле однажды соединится с небом, на горизонте. И лишь небо бесконечно: оно прекрасно своей несокрушимой, терпкой красотой! В нем хочется раствориться, купаться, как в соленом море, и беспрерывно лететь, пока не сломаются крылья. Небо — самый опасный хищник, так думают люди. А на самом деле надо бояться Осени — той, что создала этот чарующий омут…