Когда нам сорок - [2]
Врач смерил кровяное давление, выслушал сердце, расписался черенком своего блестящего молоточка на моей груди и сказал тоном, не терпящим возражения:
— Переутомление. Курите?
— Курю.
— Сколько?
— Пачку в день.
— Надо бросать. Пьете?
— Иногда. По стопочке.
— Надо бросать и это дело. Физзарядку делаете?
— Благодарю вас, доктор, все ясно: не курить, не пить, не волноваться, беречь сердце, гулять перед сном, обтираться до пояса холодной водой по утрам...
— Правильно. Бюллетень на три дня. Печать в регистратуре. Следующий, входите!
Следующий вошел, я вышел.
В скверике играли ребятишки. Утро было прозрачное, теплое. Высоко над домами плыли такие белые и пушистые облака, что казались они не настоящими, а нарисованными. Я сел на зеленую лавочку, закурил и задумался.
«Сорок лет. Не так ведь и много, а вот, поди ж ты, сдает, видно, мотор...»
Мимо пронеслась стайка ребят.
— Лешка, не вырывайся, а то как дам раз,— заорал маленький, верткий паренек в синих трусиках и голубой майке,— тогда узнаешь!..
Прошли девушки в нарядных ситцевых платьях.
Одна — светлоголовая, другая — темная. Беленькая сказала черненькой:
— Представляешь, он мне сделал предложение! Этот старик — ему уже наверняка тридцать пять...
Откуда-то сверху на газон свалились воробьи. Провели небольшой шумный митинг и разлетелись в разные стороны.
Жизнь обтекала зеленую скамейку, плескалась, кружила. Сидеть сложа руки, предаваться меланхолии было невозможно. «Надо что-то делать,— решил я,— позвоню Женьке».
„Я не доктору но..“
Женька — Евгений Петрович Калижнюк — мой фронтовой товарищ. Он старше меня всего года на три, но почему-то в его присутствии я всегда чувствую себя мальчишкой. Женька — мастер давать советы, у него прямо-таки талант наставника.
Бывало, еще на фронте получит кто-нибудь тревожное письмо из дому, загрустит, потускнеет, места себе не находит. Женька сразу же тут как тут. Исподволь заведет разговор о делах семейных, тыловых, дальних. Быстренько выяснит «обстановку», невзначай посоветует, что написать домой и как написать. Глядишь, повеселел человек. Распрямился. Отошел. Я позвонил Женьке на работу и без длинных предисловий сказал, что нам надо встретиться, есть разговор, хочу получить совет.
— Приезжай в обеденный перерыв. Посидим, потолкуем,— бодро откликнулся Евгений Петрович.— Жду!
И вот мы сидим в боковой дорожке тихого пыльного скверика. Женька слушает меня внимательно, не перебивая, а я жалуюсь, выворачиваю, как говорится, душу.
— Слушай, Евгений Петрович, глупости я, наверное, болтаю, но не могу больше. Понимаешь? Устаю как собака, голова отказывает. И все время такое чувство, вроде вот-вот заболею. Врач говорит: переутомление, брось курить, не пей... Словом, принцип старый: советует то, от чего хуже вообще не бывает.
— Я не доктор, но...— задумчиво говорит Евгений Петрович,— но думаю, что ты действительно устал и замотался. Не умеем мы жить, Володька, вот в чем беда. Работать умеем, воевать умеем, учиться и сдавать зачеты — пожалуйста, а вот простое дело освоить не можем — не умеем отдыхать. Нет у нас к этому вкуса, нет привычки.
Женька серьезно смотрит на меня своими добрыми се-< рыми глазами, и мне начинает казаться, что я в чем-то виноват перед ним.
— Ты когда последний раз в лесу был?
— В каком лесу?
— В обыкновенном, в зеленом. Ты хоть помнишь, что такое лес, Володька?
— Ну, это там, где деревья растут...
— Вот-вот, очень точное, я бы сказал, даже глубокомысленное объяснение. Слушай, а удочки у тебя есть?
— Избави бог. На одном конце червяк, а на другом...— я не договариваю. Кто его знает, может быть,Женька увлекся рыбалкой? Мне совсем не хочется обижать старого товарища.
— Ты помнишь нашу землянку под Петрозаводском? В ельнике над рекой? Тогда нам не до леса было, не до красот природы. А если отбросить войну, вот бы где пожить!..
Да, я помню Карельский фронт. Помню обыкновенную фронтовую землянку: по стенам шуршал песок, бревна мазались липкой смолой, в двери постоянно дуло. Спали мы на нарах, выстеленных зелеными еловыми лапами. Лапы великолепно пахли. Пожалуй, хвойный дух — единственное, что вспоминается теперь с удовольствием.
— Слушай, Володька, давай махнем в Карелию? — говорит вдруг Женька.— Недели на две, а? Возьмем отпуск и поедем. Пошляемся по лесу, подышим настоящим концентрированным кислородом, поваляемся на еловых лапах. Махнем?
— А работа?
— Какая работа?
— Во-первых, я заканчиваю проект, во-вторых, у меня договор с издательством, в-третьих...
— Ты невозможный человек, Володька! Если так рассуждать, помрешь раньше, чем закончишь свой пятый или, какой там, сто восемнадцатый проект.
— Но отпуск-то у меня на сентябрь запланирован. Это ты можешь понять? Не отпустит меня никто раньше.
— Допустим. Оставим Карелию. Давай проиграем другой вариант. Махнем в субботу в Бородино. Заночуем в лесу, в воскресенье побродим, надышимся, а вечером вернемся домой. Согласен?
— В воскресенье у нас намечался преферанс...
— К черту! И вообще, для чего ты приехал? У тебя болит голова, ты одурел от работы, а воскресенье собираешься сидеть весь день за столом и шлепать в прокуренной комнате своими идиотскими картами. Семь пик, восемь треф... Плюнь. А не плюнешь, так знаешь, что я сделаю?
