Когда листья станут золотыми - [8]

— Сам узнает, — вздернул подбородок Черкасов. — Унижаться я не буду.

Тут Черкасова оторвал от разговора следователь, потребовавший подпись на протоколе. Мария осталась стоять в отдалении. Она напрасно пыталась поймать взгляд мужа — сидевший на пригорке Спиридонов мрачно рассматривал собственную обувь.

— Маша, — окликнул ее участковый. — Почему домой не идешь? Сергея ждешь? Не надо.

Мария подняла голову.

— Алексей Иваныч, — робко спросила она. — А тело… нашли? Можно попрощаться?

— Не нашли, во-первых, а во-вторых, когда найдут… ну не такой у него будет вид, чтобы тебе смотреть в твоем состоянии. Ты лучше скажи, не кладут ли тебя в больницу на сохранение?

— Нет.

— А зря. Тебе рожать когда, осенью? И как ты осенью будешь добираться до акушерского по нашим болотам? Иди в больницу как можно скорее. Я главврача сам попрошу, он тебя положит. Не дело тебе до последнего дома высиживать. Хорошо? Ну вот и договорились!

Мария уходила по тропинке, неловко ступая резиновыми сапогами. Следователь, глядя ей вслед, заметил как бы невзначай:

— А ведь там все же больница, а не центр помощи пострадавшим от домашнего насилия.

— Ну так и я не психолог, — пожал плечами старлей. — И не сотрудник социальной службы. Однако приходится быть многостаночником. Не дело ей тут оставаться, в ее положении.

— А потом? Она не вечно будет беременной.

— Потом посмотрим по обстоятельствам. Вы думаете, дурочка фантастическая? Вы же из немаленького города, а в глубинке много таких. Она детдомовка, из маргинальной семьи, другой жизни просто не видела. И не могу я все пустить на самотек. Пусть не по инструкции.

Следователь вдруг повернулся и крепко стиснул обеими руками ладонь участкового. Потом, словно устыдившись своего порыва, оборвал рукопожатие и заговорил будничным голосом:

— Итак, остался нам допрос нашего свидетеля Спиридонова… Все же жена может его выгораживать, топоры-пилы у него дома непременно надо осмотреть.

— А может, прав Максим? — спросил Данилов. — Может, пропавший выскочил?

— Я еще раз говорю, Миша, и куда он делся ночью и без штанов?

— В лес подался. В нашем лесу, если хорошо идти, можно хоть до Оки дошагать.

— И что нам делать? — задумался Самойленко. — Родных у парня нет, так?

— Здесь нет, — вздохнул участковый. — В Москве вроде отец живой, но у того новая семья, нужен ли ему сын-неудачник, да еще и алкаш.

— То есть его некому объявлять в розыск.

— А я не могу подать на розыск? — вмешался Черкасов. — Жалко парня.

— Нет, дядя Саша, — покачал головой Данилов. — Даже если объявят, мужики, считайте сами. Три дня с подачи заявления, да тридцать шесть часов он уже блуждает. Не так уж жарко ночью, а парень пьян был, и даже без исподнего. Летом тоже можно умереть от переохлаждения. Я, кстати, вот что вспомнил. В самом начале практики случай был — тоже компашка алконавтов бухала, и один умер от разрыва сердца. Остальные его на огороде похоронили, типа почести оказали. И все. Главное, там все чисто было, не убийство, именно инфаркт, просто вот так по пьяни они его сами похоронили, мол, он сам при жизни так хотел. Может, и тут так? Может, они его за вчера прикопали рядышком? А теперь протрезвели, сознаться страшно.

— А если Маша, Серегина жена, схоронила? — вдруг предположил Черкасов. — Она ж беременная, а беременные иногда так чудят. Вот моя племянница…

Он не успел продолжить рассказ о племяннице, ибо его бесцеремонно прервал следователь:

— Да вы что, вы хоть мало-мальски разумные версии предлагайте. Чтобы женщина на середине срока вдруг, на пожаре… да там от одного взгляда на покойника наизнанку вывернет. Вы почему решили, что она? У них разве шуры-муры были с покойным?

— Нет, никаких шур-мур. Просто симпатизировали друг другу. Серега с его ревностью ее за пустые подозрения колотил, а будь что на самом деле, точно убил бы тогда.

— Значит, он у нас Отелло, — усмехнулся следователь. — И Отелло рассвирепелло. Ну пойдемте, расспросим этого Отелло…

Свидетель Спиридонов был зол. Он ожидал, что его отпустят гораздо раньше, и не рассчитывал на длительную задержку. Нормальные люди уже разошлись обедать, а он все ожидал повторного допроса. Поэтому приближающегося следователя он встретил нелюбезно:

— Ну наконец-то. Долго меня мариновать будете? Что там, Машка-дура жаловалась?

— Ну что вы, Сергей Валерьевич, — сказал Самойленко ласковым тоном, услышав который, сам глава ордена иезуитов скончался бы вторично только от зависти. — Ваша супруга святая женщина. С этой стороны к вам никаких претензий. Вам не скучно было с капитаном милиции?

— О, — усмехнулся оперуполномоченный, — Сергей Валерьевич был не настроен на беседу. Он мне только сказал, что каска из бани была найдена в лесу еще его отцом и использовалась в бане в качестве котелка. Чтобы париться. Я бы, конечно, поговорил с ним о видах касок и типах оружия, но ему это было неинтересно, так что, боюсь, он немного поскучал.

— А не кощунство ли? — задумался следователь.

— Не думаю, каска немецкая, — беспечно ответил Калашеев.

— А что? — осмелел Спиридонов. — Они на нашу землю пришли, чего с ихним оружием церемониться?

— Сукин ты сын, Спиридонов, — с некоторым удивлением даже проговорил участковый. — Я же читал твое уголовное дело за грабеж ларька на День Победы. Помню прекрасно из протокола, что ты орал при задержании. Что это и не праздник вовсе, что пиво бы баварское пили без этого праздника… Что, отрицать будешь?