Когда играли Баха - [2]

— Нет, так и голосуют с восемнадцати.

— А я вот помню, как мы еще при Иосифе Виссарионовиче Сталине голосовали, — вздохнула Прасковья Ильинична, — с покойником Григорием Федотовичем. В деревне мы тогда жили. Ну да, еще в деревне... Праздник-то ведь это какой был! Вставали среди ночи, чтобы первыми проголосовать. А потом песни, пляски, кто на лошадях скачет, кто...

— Может быть, вам урну домой принести? — вежливо догадался Федя.

— Это еще зачем? Я, милай, пока еще ходить в силах. — Прасковья Ильинична неожиданно обиделась. — Ты меня раньше времени с ног-то не вали. Я еще скока годков побегать собираюсь, а ты мне голосовать дома...

В это время хлопнула входная дверь, что-то там, в прихожей, упало, и в комнату заглянула молоденькая девушка.

— Ой, бабуська, ты не одна? — удивленно уставилась она на Федю Землянского.

— Как же, буду я тут одна рассиживаться, — радостно улыбнулась Прасковья Ильинична. — Давай с нами чай пить.

— Сейчас, бабуська. Я только переоденусь.

— Инночка, — гордо сообщила Прасковья Ильинична.— В школе на круглые пятерки учится. Не в мать пошла, нет, ничего худого о ней не могу сказать. Она и уважительная, и хозяйка хоть куда, одних книжек прочитала — страсть.

— Бабу-уся, — быстро вошла в комнату Инна, — ты опять меня расхваливаешь?

Она села за стол, улыбнулась Феде и неожиданно просто спросила:

— Как вас зовут?

Он ответил и чего-то смутился, поспешно взяв стакан с чаем, принялся громко помешивать ложечкой.

— А вы сахар забыли положить, — заметила Инна и засмеялась.

— Разве? — Федя еще больше смутился и теперь уже решительно не отваживался поднимать глаза на внучку Прасковьи Ильиничны...

Весь вечер он не мог забыть об Инне и еще несколько дней помнил о ней, помнил ее быстрые смешливые глаза, голос ее и пышные волосы вокруг по-детски мягкого лица.

III

Прошло два года. Федор их не заметил. Они просочились, как песок между пальцев на том пляже, где он впервые поцеловал Любочку Никитину. Теперь Федор сидел за столом Лидии Ивановны, вышедшей на пенсию, далеко от окна и той шумной возни, которую затевали во дворе ребятишки. Он сидел, глубоко погрузившись в бумаги, на которых бесконечными столбцами чередовались цифры, перекрученные на арифмометре в проценты и из процентов превращающиеся в рубли чьих-то зарплат, месячных, квартальных и годовых премий. Цифры и проценты, что Федор чувствовал, постепенно затягивали его в свой мистический мир, совершенно не похожий на весь остальной мир, уже временами казалось ему, что вначале была цифра, а потом уже человек. И, может быть, поэтому он не услышал селектор, механическим голосом потребовавший его к начальству.

— Федор, — окликнула Люба, — тебя Грушин вызывает.

Он оторвался от бумаг, хмуро посмотрел на Любу и пошел к Грушину. Вернувшись через десять минут, Федор принялся рыться в столе, сердито выдвигая и с треском захлопывая ящики.

— В чем дело? — удивилась Люба.

— Списки, — пробурчал Федор, — где избирательские списки?

— У меня, — ответила Люба. В твоем бывшем столе.

— Найди их мне.

— Зачем?

— Надо идти проверять.

Люба нашла списки и, протягивая их Федору, с неудовольствием сказала:

— Но ты ведь уже ходил в прошлый раз?

— Грушин говорит, что Кальская ходила двадцать лет подряд, — хмуро ответил Федор, забирая список.

— А как же Нина с Виктором? — поджала губы Люба. — Они ведь будут ждать.

— Подождут и перестанут, — небрежно ответил Федор.

— В таком случае надо было не договариваться. Незачем подводить людей.

— Я что же, — напрягся голосом Федор, — по-твоему, специально напросился списки проверять?

— Мог бы отказаться, — махнула рукой Люба.

— Вот когда тебе скажут, ты и откажешься.

Федор побледнел и, торопливо вырвав папиросу из пачки, пошел в курилку.

— И откажусь! — крикнула вслед Люба, просыпав на полные щеки две злые слезинки.

IV

Раздраженный, темно думающий о своей жизни, Федор Землянский нажал кнопку электрического звонка, потом еще и еще раз. За дверью послышался шум, что-то там упало, потом щелкнул замок, и перед Федором возникла Инна. Он сразу же вспомнил и узнал ее, хотя за прошедшие два года она никогда не беспокоила его памяти, никогда не встречалась и вообще как бы не существовала в природе. Конечно, она изменилась, стала взрослее, увереннее и серьезней смотрела на него, но и каким-то образом оставалась прежней, шестнадцатилетней внучкой Прасковьи Ильиничны. «А вы сахар забыли положить»,— вспомнилось Федору, и эта память неожиданной грустью отозвалась в нем.

— А я вас узнала, — мягко улыбнулась Инна. — Два года назад вы приходили со списком избирателей.

— Я и теперь с этим же списком. — Федору было приятно, что она узнала его, запомнила с той давней поры, с тех памятных для него дней.

— Проходите, — пригласила Инна, — только у нас беспорядок: уезжаю завтра со студенческим отрядом.

— Это ничего, — перешагнул Федор порог, — это нам знакомо. Когда-то и я ездил. Почти каждое лето.

— А я вот в первый раз еду. Присаживайтесь. Чаю хотите?

— Спасибо. — Федор сел в кресло и огляделся. — А где же Прасковья Ильинична?

— Сейчас придет. — Инна села напротив и вновь улыбнулась Федору. — К соседке зачем-то пошла. Может быть, музыку включить?' Вы любите Баха?