Когда дует северный ветер - [93]
Теперь он жаждал рассказать правду о жизни в Сайгоне, той самой жизни, что отравила горечью его сердце. Отныне, порвав с этим обществом и как бы оглядываясь на него отсюда, издалека, Шон, как он уверял, лучше, яснее видел его истинное обличье. Он гневался и корил себя за то, что половину жизни, нет, даже больше половины, был связан с этим прогнившим строем. Сейчас он чувствовал себя свободным, мог говорить открыто. И монолог свой он изливал на бумагу. Писал увлеченно, самозабвенно. Отрывался от рабочего стола, лишь когда надо было отвезти меня куда-то; но мысли его и тогда витали над рукописью. Вернувшись домой, он тотчас спешил усесться за работу. Писал по ночам до двух, до трех часов, а иной раз просиживал за письменным столом до утра. Работал до изнеможения, но взгляд его все равно оставался бодрым и ясным, а выступавшая вперед нижняя губа шевелилась, словно с нее вот-вот сорвутся какие-то важные, особенные слова…
«Я начал главу трудную, как горный перевал», — сказал он мне вчера вечером. И, прежде чем сесть за стол, приготовил себе кофе, курево и немного еды, чтоб подкрепиться ночью. «Восхождение» его длилось до самого рассвета.
Теперь ему хотелось прочитать мне эту главу — так курице, снесшей яйцо, надо покудахтать. Я-то понимал его и был полон сочувствия, но не мог собраться с духом, чтоб выслушать его. Я не способен был думать ни о чем, кроме предстоящего боя, и ждал его, сгорая от нетерпения. Но не стал убивать порыв Шона.
— Давай-ка, — предложил я ему, — искупаемся. Освежимся немного, потом почитаем.
За три дня нашей совместной жизни я ни разу не видел, чтобы он искупался. Просто писал, наверно, все время, и ему было некогда. Но тут он сразу согласился. Снял с плеча фотокамеру, с которой не расставался, даже сидя за столом, и поставил на стопку исписанных листов.
— Мудро! — сказал он. — Совершим для бодрости омовение.
Снял рубашку и брюки, надел плавки. Выйдя на плот, энергично размялся, двигая руками и ногами. Но по всему было видно: воды он боится, как малярик. Присев на ступеньку мостков, он похлопал себя по тощей груди и лишь после этого окунулся с головой. Поплескался чуть и через минуту уже стоял на берегу, закутавшись в полотенце. А я — я нырял, кувыркался и плавал, как выдра. Я знал, у меня остались считанные дни — может быть, этой ночью, или завтра ночью, или послезавтра я после боя снова уйду отсюда. В водах этой же самой реки когда-то, лет двадцать с лишком назад, мы, деревенские ребятишки, купались дважды на дню, ныряли, плескались, играли, пока не синели губы. Не ведая ни условностей, ни благочиния, купались голышом, как мать родила. А теперь в волосах у меня пробивается седина. За двадцать лет с лишком сколько рек повидал я по всей нашей стране, но не нашел другой такой же огромной и доброй, как эта. Меконг — Река Девяти Драконов… Одно твое имя пробуждает у людей, родившихся здесь, у этих вод, и перебравшихся в чужие края, заветные воспоминания и жгучее чувство тоски. Как сладка твоя вода! Сколько тука и влаги приносит она полям и садам на твоих берегах! Она — как материнское молоко для древес и трав и для людей!.. Пока я нырял, достигая холодных струй близ самого дна, мне вдруг вспомнился старый доктор, так жаждавший испить горсть воды из этой реки.
Я вынырнул и увидел Чан Хоай Шона. Он стоял уже на балконе и звал меня. Глотнув побольше воздуха, я снова нырнул в самую глубь и прижался к холодящему кожу песку…
Купание взбодрило нас обоих. Я сижу, чуть откинувшись назад, заложив руки за спину, и, глядя на бескрайний речной простор, слушаю, как читает Шон:
— Неслыханное варварство! Я, как свидетель самой Истории, видел и могу удостоверить смерть одной политической заключенной. Ей только что исполнилось двадцать лет…
Меня поразил его голос. Он дрожал, прерывался, но каждое слово звучало отчетливо и внятно. Низкий, глуховатый звук голоса, казалось, доносился издалека. Блеск его глаз, выражение лица, трепет губ — все говорило о неуемном волнении.
— За что арестовали ее, не знал никто, даже она сама не знала этого. Невероятно жестокие, изуверские пытки, невыносимые условия жизни в тюрьме совершенно разрушили ее такое еще молодое сердце. От малейшего волнения она то и дело теряла сознание. К тяжелому обмороку приводило любое событие — печальное и даже радостное: отказывало сердце! Судьба девушки стала поистине трагичной, когда враги схватили ее возлюбленного. Пытали одного, страдали и мучились оба. Они пытали любимого у нее на глазах. Видя его мучения, она потеряла сознание. Но она была Человеком, потомком славных воительниц Чынг Чак и Чынг Ньи[45]. Очнувшись, она так и не дала никаких показаний. Тогда бездушные изверги придумали для нее новую, небывалую муку — пытку радостью. Однажды девушку и ее возлюбленного снова вызвали в камеру для допросов, и следователь, а верней говоря — палач, объявил им: «С сегодняшнего дня вы оба свободны. Можете вернуться домой и справить свою свадьбу». Услышав нежданную весть, она упала без чувств. И на этот раз больше не встала. Она умерла от радости. Но радость, которая ее убила, была ложной…
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
В настоящий том библиотеки включены произведения Нгуен Ван Бонга и Тю Вана, писателей одного поколения, вступивших в литературу в годы войны Сопротивления (1945–1954). Повесть «Белое платье» и рассказы Нгуен Ван Бонга посвящены борьбе вьетнамского народа на Юге страны за независимость и объединение Вьетнама. Роман «Тайфун» Тю Вана повествует о событиях, происходивших после установления народной власти и проведения аграрной реформы в районах, где проживали вьетнамцы-католики и было сильно влияние Ватикана.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти романы, написанные один в 1955, другой в 1977 г., объединяет тема борьбы вьетнамского народа против иноземных захватчиков. Оба произведения отличает не просто показ народного героизма и самопожертвования, но и глубокое проникновение в судьбы людей, их сложные, меняющиеся в годину испытаний характеры.
Эти романы, написанные один в 1955, другой в 1977 г., объединяет тема борьбы вьетнамского народа против иноземных захватчиков. Оба произведения отличает не просто показ народного героизма и самопожертвования, но и глубокое проникновение в судьбы людей, их сложные, меняющиеся в годину испытаний характеры.