Когда дует северный ветер - [26]

Во время ужина партизаны один за другим приходили повидаться с Нам Бо. Правда, надолго оставлять свои боевые посты им нельзя было, потому они успевали лишь с радостной улыбкой поздороваться, справиться в двух словах о самом насущном и условиться зайти в другой раз. И Малышка Ба, моя первая знакомая, тоже ушла. Она уплыла в лодке на другой берег канала — там был и дом ее, и ее боевой пост.

В заброшенном свайном домике посреди мангового сада, где помещался штаб здешнего ополчения, нас оставалось только трое: Нам Бо, я и наша хозяйка Шау Линь — командир партизан и секретарь общинной партячейки.

Мы с Нам Бо повесили гамаки углом друг к другу в подполе меж сваями, прямо над бомбоубежищем. А Шау Линь подцепила свой у кухни, над другим убежищем, поменьше, совсем недалеко — метрах в двух — от моего гамака.

Я слышал, как Нам Бо ворочался в своем нейлоновом гамаке. Его бессонница была мне понятна. Но Шау Линь, которая вовсе не пила кофе, потому что, как она сама говорила, ей достаточно одного глотка, чтобы не заснуть до утра, — Шау Линь тоже не спала. Она лежала под противомоскитной сеткой, растянутой вдоль гамака, спустив одну ногу на землю, тихо раскачивала гамак и время от времени вздыхала. Не укоризны ли моему другу Нам Бо звучат в этих вздохах? Я снова ругаю себя — теперь уж за то, что остался здесь. Но какой у меня был выход? Винить-то себя легко, но, не будь меня здесь, эти двое расположились бы небось на ночлег совсем далеко друг от друга.

Я догадываюсь, им до смерти хочется поговорить. Ну конечно, так оно и есть. Вон Шау приподнимает край сетки, садится, расправляет на груди распущенные волосы.

— Нам, тебе не спится? — тихо спрашивает она.

— Кофе ты сварила слишком крепкий, — отвечает Нам Бо, потом тоже приподнимает полог и садится.

Шау Линь встает, обходит гамак и, вернувшись с маленьким табуретом, ставит его чуть поодаль от своего гамака.

— Садись-ка, Нам, я тебе все расскажу.

Со времени их встречи и до сих пор они еще не оставались наедине ни на минуту. Нам Бо уселся на табуретку, Шау Линь — в гамак, их разделяло расстояние не больше протянутой руки. Нам Бо — он сидел спиной ко мне — заслонил от меня Шау. Нет, я не хотел быть любопытным, всему виной была чашка кофе, приготовленного самою же Шау Линь.

Перед домом, за оградой, маленькая тропинка вела к каналу; там на берегу есть мостки у воды под сенью трех кокосовых пальм. Почему бы в такую ночь им не пойти туда для задушевной беседы? Я думал об этом и старался дышать размеренно и ровно, прикидываясь спящим.

— С тех пор как ты уехал… — Она говорила тихим, прерывающимся голосом, словно раздумывая, с чего начать. — …Всего-то два года минуло, а чего только не случилось в нашей общине!

Что такое, неужели они опять завели разговор о деревенских делах?

— Когда ты там, в джунглях, услышал, что янки убрались из дельты Меконга, подумал, наверно: ну, теперь легкая пойдет у них жизнь! Ты, конечно, был далеко отсюда, ничего удивительного, что подумал так. Я, хоть и оставалась здесь, сама думала так же! Но вышло все по-другому. Было невыносимо тяжело. Мы, девчата, шутили меж собой: мол, все мы воодушевлены «смертельно». И, как раз когда нам было самое время воспрянуть, все наши силы ушли на наступление шестьдесят восьмого года. Потом в Париже сели за стол переговоров, и американцам пришлось уйти из дельты. Не успели еще мы сил поднабраться, как неприятель развернул операцию по «умиротворению» — срочное умиротворение, особое умиротворение. Нас били с тыла. На каждую винтовку у нас оставалось не больше двадцати патронов. На всю общину — два десятка мин. Истратишь все, что есть, в первом же бою. У каждого было по две гранаты. А противник все стягивал сюда войска. Возвратился этот Лонг. Да, я забыла сказать тебе, Ба тоже вернулся тогда и опять стал полицейским, слыхал ты об этом?

— О возвращении Лонга я узнал еще у нас в штабе. Ну а про этого Ба мне сегодня рассказала Малышка.

— Ага. Послушай же Дальше. Вертолеты летали тогда стаями днем и ночью, опускались и поднимались, точь-в-точь стрекозы над водой. Прочесывали местность из конца в конец. Солдаты ихние прямо извелись в бесконечных перелетах. Сядут, бывало, вертолеты, высадят пехотинцев, а они улягутся вповалку где-нибудь на меже, и через мгновение стоит громкий храп. А иные, случалось, ворвутся в чей-нибудь дом, рухнут на топчан и спят мертвецким сном. В этих карательных экспедициях одна рота специально занималась тем, что искала и раскапывала подземные убежища и тайники. Командовал ею один перебежчик. Искали они так: рота вытягивалась в цепь — солдат от солдата на дистанции вытянутой руки, — и они, передвигаясь на корточках шаг за шагом, перебирали руками каждый стебелек травы, каждый листик старательнее, чем куры, ищущие корм. В первый день я не знала об этом и осталась в убежище. Слышу, они подходят все ближе и ближе. Мне казалось, будто тысячи, миллионы вшей ползают по моей голове, волосы встали дыбом, кожа на голове невыносимо зудела, нервы напряглись до предела. Когда я услышала, как шуршат их пальцы по земле, мне показалось, у меня по спине вдоль позвоночника поползли муравьи. А пальцы тем временем подобрались к самой крышке убежища. Положение безвыходное. Жизнь или смерть. Я взяла гранату, выдернула чеку и сунула в отдушину. Благо убежище сделано было добротно, на совесть, и я осталась жива. В моем убежище отдушина была такая узкая, что граната еле-еле вошла в нее. Сунув туда первую гранату, я взяла в руку другую и тоже выдернула чеку. Что ж, думаю, один нас ждет конец — и меня, и врагов, будь что будет. Я погибну, но и вам тоже смерть. Могла ли я тогда думать иначе? А сама веткой казуарины проталкиваю гранату вверх по отверстию. Сперва медленно, потом делаю резкое движение. Оглушительный взрыв. Открываю толчком крышку убежища, выскакиваю наверх. Озираться вокруг некогда. Только потом припомнила, что гранатой уложила наповал троих солдат и вроде еще четверых ранила. Уцелевшие припали к земле. Я пустилась бежать. Отбежав немного, обернулась и бросила вторую гранату. Я была уже довольно далеко от них, когда позади раздались выстрелы. Стреляли беспорядочно. Уж не знаю, куда там они целились, но обе штанины у меня оказались разорваны в клочья, рукава тоже были прострелены в нескольких местах, но сама я осталась целой и невредимой. Помню, после этого прошло уже дня три или четыре, а я все спрашивала себя, впрямь ли я жива, я ли это сижу, хожу, разговариваю? Вот как у меня все вышло. А Кою, секретарю нашей партячейки, не повезло. Он тоже откинул крышку убежища и бросил гранату, но там неподалеку оказалась еще одна группа пехотинцев, и командовал ею этот проклятый Лонг. Солдаты, искавшие подземные убежища, не успели даже открыть огонь, да только, как на грех, там, в саду, был Лонг. Осколки гранаты впились в манговое дерево, рядом с которым он стоял; один осколок даже разорвал ему рукав, а самому Лонгу хоть бы что. Вот досада! Лонг увидел Коя, бежавшего к канаве, и выстрелил в него из пистолета. Кой бросился в воду, но оттуда уже не выбрался. Они на вертолете доставили его тело к себе в штаб и там шумно отпраздновали свою победу, свой первый «триумф». Из Сайгона приехал корреспондент газеты «Тиен туйен»