Кое-что о прогрессе - [2]

   Народная жизнь тем прогрессивнее и тем богаче, чем менее совершалось в ней успешных насилий, чем менее происходило в ней действительных разрушений, чем менее, наконец, забывала она свое прошедшее. Всякое разрушение есть прямой вычет из ее прогресса. Если жизнь приобретет что-нибудь или что-нибудь потеряет, то она приобретет только то, что останется за вычетом, а за вычетом может остаться только нуль или даже минус.

   Историческая жизнь, переходя из одного положения в другое, часто изменяется неузнаваемо; но если в ней совершается успех, а не падение, то она не изменяет своей сущности, не теряет своих сил и берет с собою все, что было в ней прежде. Историческая жизнь переходит из одного положения в другое; но эти переходы совершаются в тысячах и миллионах умов. Каждый момент в этом движении находит себе особую среду и особых представителей; что обновляется и преобразуется в одних, то предается тлению в других. Одни падают жертвою движения, в других совершаются его цели. В новой системе приняты все элементы из старой, но они приведены в новые сочетания; между ними открываются новые пути и отношения; разрозненное сближается, слабое зреет, темное приобретает ясность, немыслимое становится понятным. Пока совершается это дело жизни, смерть делает свое, и бывают эпохи, бывают поколения и люди, которым выпадает на долю служить для ней раздольным поприщем. Система, оставленная жизнью, потерявшая смысл и силу, разрушается в этих умах, жертвах перехода; но в них гибнет не то, чему суждено развитие и будущность, а гибнут их собственные понятия, гибнут они сами. В них разрушается ложно понятый мip, ложно понятый человек, ложно понятое божество, и вся деятельность этих умов идет на расторжение сочетаний, потерявших всякий смысл, и лишь в этом находит она себе удовлетворение. Нравственное достоинство этих отрицательных явлений состоит только в том, чтоб они сами сознавали свое положение. В этом самосознании - единственная связь их с обновляющеюся жизнью. Это самосознание не утеха, не радость, и лучшие натуры, которым достается жить в подобной среде или в подобную эпоху, вовсе не отличаются возвышенным настроением духа. Чувством уничижения сопровождается каждый оборот их мысли, грусть слышится в их насмешке, скорбью отзывается их сарказм. Но что сказать об этих ничтожествах, которые с скаканием и песнями величаются тем, что в них все разрушается и гниет, и именно за то самое, что в них все гниет, претендуют на звание обновителей жизни и героев прогресса?

   Прогресс возможен только там, где есть положительное начало, и чем крепче убеждение в нем, тем вернее совершается дело прогресса. Если было бы несправедливо предавать решительному осуждению те умы, которые не находят в окружающей среде никаких положительных идеалов и неспособны ни к какой другой деятельности, кроме отрицательной, то, с другой стороны, было бы нелепо думать, что в этой среде или в этих умах совершается дело жизни. Эти явления показывают только, где остановилась жизнь, куда не пошла она и куда идти не хочет и не может.

   Мы убеждены в жизненных силах нашего народа, мы верим в его историческое призвание, мы верим, что темные моменты в его истории объяснятся и оправдаются в будущем; но мы не можем с радостным чувством смотреть на теперешнее умственное состояние наше. Дело не в этих жалких явлениях нашей литературы, не в этой пошлости и ничтожестве, которые в ней так обильно высказываются; пошлость и ничтожество бывают везде; но грустно видеть эту пассивную среду, в которой так мало силы нравственного отпора. Покатите по этой безграничной равнине, на которой ничто не выдается, какую хотите нелепую мысль, умственного отпора встретит она мало. Эту податливость обыкновенно объясняют незрелостью, но такое объяснение ничего не объясняет; оно только заменяет одно слово другим, подобозначащим.

   Отчего наша умственная среда так безжизненна? Отчего она до сих пор не представляет таких зачатков, которые имели бы всеобщее значение? Отчего наш прогресс так мелок и так неплодотворен? Не оттого ли, что наше общество не чувствует под собою твердой почвы, и все, что оно видит и понимает вокруг себя и в своей истории, носит на себе признаки ломки и следы разрушения? Если в понятиях нашего образованного общества преобладает направление более отрицательное, нежели положительное, если эти понятия податливо расступаются перед всем, если их ничто не затрудняет, если они готовы на всевозможные фантастические скачки, то не представляет ли нам аналогических явлений и самая история наша, из которой выработалось наше общество, из которого вышло наше общественное сознание? Из этой истории, совершавшейся в облаках, из этой фантасмагории призрачных построек и из этой ломки, к сожалению слишком действительной, из этой школы теоретических распоряжений действительностью и неуважения к существующему могло ли общественное сознание вынести другой строй, кроме отрицательного, могла ли выработаться в нем какая-нибудь энергия, мог ли составиться сколько-нибудь значительный запас сил, годных к положительному делу И способных к отпору? Мы надеемся, что эти печальные последствия не проникают далеко вглубь, мы надеемся, что при перемене обстоятельств выйдут наружу свежие и лучшие силы; но для этого должны перемениться обстоятельства, действительность должна вступить в свои права, и должно прекратиться теоретическое притязание распоряжаться ее интересами и судьбами.