Кодекс имиджмейкера - [37]

Шрифт
Интервал

– На, брат Миша, бери! Разгромишь избирательный штаб Сафонова к чертовой матери!

– Вова, это что, бомба? Террор не наша метода!

– Упаси Боже! Мы пойдем другим путем, Миша. Это – импульсный излучатель. Обрушишь весь софт его офисной техники в секунду! Все тексты, листовки, биографии, планы, агитки – все в тартарары.

– И как он работает?

– Как молния!

Владимир Петрович нажал на пульте маленькую кнопочку и из той коробочки, что побольше, выскочила нервическая голубая электрическая дуга. Пошарила по полу вокруг стола, словно принюхиваясь, и рывками поползла к барной стойке. Охранный Вовик боязливо поджал ноги. Дуга было дернулась к нему, но раздумала и махнула через стойку прямо к рубильнику. Взвизгнул на высокой ноте и подавился песней магнитофон. Свет в кафе блымнул и погас. Похоже, сегодняшний вечер себя исчерпал до донца. Михаил Иосифович поднялся из-за стола и горячо обнял обретенного «друга»:

– Круто, Вова. Спасибо за подарок.

– И напоследок, Миша, дай-ка мне свой телефончик – забью в него свой номер.

Владимир Петрович поколдовал над клавиатурой и, возвращая трубу, пояснил:

– Я буду у тебя под цифрой «0».

– Почему «0», а не «01», «02» или «007» к примеру?

– Так быстрее, Миша, потому что в экстренных случаях, когда ко мне обращаются, вторую цифру набрать уже не успевают.

Орган коллегиальный

Бывают времена, когда люди принимают коллективную вонь за единство духа.

Фазиль Искандер

Появление Профатилова на заседании избиркома вызвало удивление и явное недовольство председателя. Со всей своей офицерской прямотой Калиниченко спросил:

– А вы здесь зачем?

Михаил Иосифович, усаживаясь среди членов комиссии, пояснил:

– Я, уважаемый Николай Александрович, как член избирательной комиссии пришел на её заседание, хотя, к слову, вы меня о нем и не предупредили.

– Так вы же член комиссии с правом совещательного голоса.

– И что с того? Я пользуюсь равными правами с другими членами избиркома.

– Голосовать не имеете права. Да разве может советник мэра города быть членом комиссии?

– В отпуске – может. Вы бы, Николай Александрович, законы-то почитывали бы когда-никогда, коль уж председательствуете в избирательной комиссии.

Калиниченко, не найдя, что ответить, залился краской. Лазебные, старший и младший, радостно заржали, пхнули в бока унылых членов, сидящих слева и справа: «Ну, ничего себе сказанул Профатилов, а?» Те неуверенно заерзали на стульях. «Ой-ой-ой! А председатель-то оказался не орел». Только что на их глазах, походя и легко опустили непререкаемый председательский авторитет до уровня плинтуса, и поэтому рядовые члены комиссии, ведомые им прежде, и которые до этого голосовали «так, как надо», целиком и полностью полагаясь на профессионализм председателя избиркома, вдруг почувствовали себя не в своей тарелке.

Надо сказать, что в любой избирательной комиссии главные роли играют председатель, его зам и секретарь. Чаще всего председатель – остепенённый юриспрудент, мнение которого решающе. Члены же комиссии, люди свои или случайные, на заседаниях выступают сводной бригадой глухонемых, голосующих по председательскому сценарию дремучим лесом рук.

Профатиловский наезд их озадачил. С недоумением они смотрели на Калиниченко в надежде, что шеф сейчас осадит наглеца. Но тот лишь лицом пунцовел и беспомощно лупал повлажневшими глазами, пока Михаил Иванович зачитывал вслух собравшимся статьи закона.

– Вот так-то, Николай Александрович, – подытожил юридический ликбез Профатилов. – Начинайте заседание комиссии.

Дальше работа комиссии покатила по заявленной повестке. Профатилов с Лазебными активно участвовали в обсуждениях, правили формулировки предполагаемых постановлений, еще несколько раз ткнули председателя в его некомпетентность, и планомерно вправляли мозги избиркому, не давая коллективному разуму оступиться в коллективную глупость. Профатилов теперь все чаще солировал в обсуждениях, ловко оттерев опростоволосившегося отставника в бэк-вокалисты.

– Поймите, друзья, избирательная комиссия – орган коллегиальный, действующий через коллективно обсужденные и коллективно принятые решения. Все мы – одна семья. Если бы мы принимали безоговорочно все авторитарно навязываемые мнения, то и Землю мы считали бы до сих пор плоской лепешкой на спинах слонов.

«Семья» хоть и мотала головами, и морщилась от энергичного напора новых «родственников», но к словам Михаила Иосифовича и папы с сыном Лазебных прислушивалась – люди говорили дело.

Поэтому, когда очередь в повестке дня избиркома дошла до обсуждения регистрации кандидата Игнатова, и Профатилов заявил о том, что делать этого ни при каких обстоятельствах нельзя, взвился один лишь Калиниченко, остальные члены комиссии попросили обосновать отказ.

Николая Александровича поддержал молодой человек, до поры до времени молча обсиживающий край комиссионного стола. Он взвизгнул фальцетом:

– Что вы себе позволяете? Кто дал вам право?

На его визг Профатилов спокойно спросил:

– Товарищ, а вы кто?

– Я начальник штаба господина Игнатова.

– Хоть Папа римский. Я вас спрашиваю, кто вы в избирательном процессе?

– Вы что, не слышите? Я – начальник штаба…


Рекомендуем почитать
Семнадцать о Семнадцатом

В книге собраны рассказы русских писателей о Семнадцатом годе – не календарной дате, а великом историческом событии, значение которого до конца не осмыслено и спустя столетие. Что это было – Великая Катастрофа, Великая Победа? Или ничего еще не кончилось, а у революции действительно нет конца, как пели в советской песне? Известные писатели и авторы, находящиеся в начале своего творческого пути, рисуют собственный Октябрь – неожиданный, непохожий на других, но всегда яркий и интересный.


Девочка и мальчик

Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.


Жития убиенных художников

«Книга эта — не мемуары. Скорее, она — опыт плебейской уличной критики. Причём улица, о которой идёт речь, — ночная, окраинная, безлюдная. В каком она городе? Не знаю. Как я на неё попал? Спешил на вокзал, чтобы умчаться от настигающих призраков в другой незнакомый город… В этой книге меня вели за руку два автора, которых я считаю — довольно самонадеянно — своими друзьями. Это — Варлам Шаламов и Джорджо Агамбен, поэт и философ. Они — наилучшие, надёжнейшие проводники, каких только можно представить.


Невероятная история индийца, который поехал из Индии в Европу за любовью

Пикей, бедный художник, родился в семье неприкасаемых в маленькой деревне на востоке Индии. С самого детства он знал, что его ждет необычная судьба, голос оракула навсегда врезался в его память: «Ты женишься на девушке не из нашей деревни и даже не из нашей страны; она будет музыкантом, у нее будут собственные джунгли, рождена она под знаком Быка». Это удивительная история о том, как молодой индийский художник, вооруженный лишь горсткой кисточек и верой в пророчество, сел на подержанный велосипед и пересек всю Азию и Европу, чтобы найти женщину, которую любит.


Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

«Звёздная болезнь…» — первый роман В. Б. Репина («Терра», Москва, 1998). Этот «нерусский» роман является предтечей целого явления в современной русской литературе, которое можно назвать «разгерметизацией» русской литературы, возвратом к универсальным истокам через слияние с общемировым литературным процессом. Роман повествует о судьбе французского адвоката русского происхождения, об эпохе заката «постиндустриальных» ценностей западноевропейского общества. Роман выдвигался на Букеровскую премию.


Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

«Звёздная болезнь…» — первый роман В. Б. Репина («Терра», Москва, 1998). Этот «нерусский» роман является предтечей целого явления в современной русской литературе, которое можно назвать «разгерметизацией» русской литературы, возвратом к универсальным истокам через слияние с общемировым литературным процессом. Роман повествует о судьбе французского адвоката русского происхождения, об эпохе заката «постиндустриальных» ценностей западноевропейского общества. Роман выдвигался на Букеровскую премию.