Кодекс имиджмейкера - [36]
Профатилов уже догадался, откуда этот самый Петрович, или как его там на самом деле: «Похоже, он конторский. По ухваткам видно специалиста глубокого бурения». Крученый, как поросячий хвостик, и одновременно наивно-простой, Владимир Петрович пытался вроде как за пустой болтовней под вискарь прощупать Михаила Иосифовича. Со стороны могло показаться, что он беспорядочно прыгает с одной темы на другую. Говорит о чем-то поверхностно и не очень внимательно слушает Профатилова. На самом деле Владимир Петрович не пропускал ни одного слова собеседника. Он словно забивал колышки на поле информации, столбил широту осведомленности Профатилова по интересующим его темам, развивал беседу до тех пор, пока не доходил до границы допустимого в легком застольном разговоре.
Михаил Иосифович с простецкой улыбой – душа нараспашку – позволял себя накачивать виски и лихорадочно думал о том, зачем же он им понадобился? Что им от него надо? Уж спросил бы в лоб, чем ходить вокруг да около. Так нет же, прямота не метод конторы. Профатилову после выпитого и съеденного захотелось тишины и покоя – начинала болеть голова. Да и поднадоело блуждать в дебрях самого себя с таким случайным спутником. Но не тут то было, бесцветный Владимир Петрович засверкал, увлекшись игрой, меняя маски, не мог остановиться, имитируя естественность. Оно и понятно – сложно, когда в тебе живут разные люди.
Профатилов решил чуть подправить пространство и время. Убрал с лица улыбку, и совершенно неожиданно спросил:
– Простите, Владимир Петрович, я не расслышал, где вы работаете?
Петрович сбился с текста, но быстро нашелся и, повернувшись к мряке за окном, задумчиво протянул:
– Знаете, Михаил Иосифович, есть такая профессия…
– Так-так-так! Дальше не продолжайте, Владимир Петрович. Я попробую угадать… Родину защищать? Верно?
– Верно.
– А я здесь при чем? Разве родина в опасности?
– Родина всегда в опасности, товарищ Профатилов.
– Господин Профатилов.
– Вот-вот, мы не успели стать господами, как перестали быть друг другу товарищами! Вы же давали присягу, Михаил Иосифович.
– Да, до последней капли крови защищать социалистическое Отечество, но в армии я свое уже отслужил. И Отечество у нас теперь, если заметили, капиталистическое.
– Это ничего не значит – если потребуется, мы призовем вас снова отдать священный долг Родине.
Чувствуя, как от разговоров стремительно трезвеет, Профатилов налил себе полстакана «Чиваса» и выпил одним махом. Язвительно хмыкнул:
– Что за долг такой непонятный? Когда и что я одалживал у родины? На сколько? Может у вас и расписочка моя есть?
Владимир Петрович шутки не поддержал. Он закурил толстющую сигару, пыхнул несколько раз дымом, заволакивая столик чудным ароматом. Некоторое время сидели молча, слушая уханье моря и жужжание китайских керосиновых горелок.– Мы внимательно наблюдаем за избирательной кампанией в Свободно, Михаил Иосифович. И вот решили вам помочь.
– А мне нужна помощь?
– А как же. Вы ведь хотите, что бы победил Кутовой? Вот и мы не против.
– В чем же тогда дело, Владимир Петрович? Какой в этом ваш бубновый интерес?
– Наш интерес державный. Нам не нравятся некоторые ваши еврейские пассажи с моссадовским душком, Михаил Иосифович.
– А что такое?
– Ну, зачем вы на депутата Государственной Думы, русака и славянина до мозга костей, иудейские пейсы цепляете? Рядите в жидомасона?
Профатилов изобразил полнейшее удивление:
– О чем это вы?
– Да полноте, батенька, целку изображивать! Сами знаете о чем говорю! Тут и так с идеей еврейского заговора и мировым иудейским правительством старики-коммунисты никому покоя не дают, а вы со своими шекелями в помощь Сафонову…Льете воду на мельницу врагов. Да-да. Многим там, наверху, – Владимир Петрович показал пальцем на потолок, – это не нравится. К тому же, пятно на партию, сами знаете на какую …
– На какую?
– На парламентскую.
– Так Сафонов же не в его партии.
– Они все – его.
– Что вы говорите…
– По этому решено с нашей стороны вашу деятельность курировать.
– У нас уже был один куратор…
Владимир Петрович как-то неопределенно то ли хмыкнул, то ли хрюкнул в сторону моря:
– А, Камчатский… Седые яйца, наполовину лысые – а всё туда же…
Профатилов благоразумно промолчал, не стал уточнять куда «туда же».К концу ужина Михаил Иосифович и Владимир Петрович даже «подружились» – перешли на «ты» и стали называть друг друга Миша и Вова. Заспорили об азиатчине в славянстве – вечная тема с недавних пор. Так кто мы, в конце концов, европейцы или азиаты? И куда теперь идти стране, на Запад или Восток, если учесть, что нас нигде не ждут? Вова настаивал на том, что у нас свой путь и надо стоять на своем. Хоть по седые помидоры, хоть по подбородок. А все границы и деления условны и проходят лишь в воспаленных мозгах желающих разорвать нашу великую и неделимую. Миша пытался убедить «друга», что есть общечеловеческие стандарты демократизма, а всякая самость только плодит самодуров. И как было бы замечательно, если не было бы так хорошо. А виноваты во всем коммунисты, которые всех обманули, а мы им так верили. Эх, как мы им верили…
Прощаясь, расчувствовавшийся Вова подарил Мише небольшую пластмассовую коробочку, напоминающую дистанционный пульт управления телевизором, и к ней в придачу коробочку побольше.
Олег Васильевич Мальцев — мурманчанин. Работал на Шпицбергене, ходил на ледоколах в Арктику. Сейчас работает в Мурманском высшем инженерном морском училище. Первая его книга — «Движение к сердцу» вышла в нашем издательстве в 1977 году.
В книге собраны рассказы русских писателей о Семнадцатом годе – не календарной дате, а великом историческом событии, значение которого до конца не осмыслено и спустя столетие. Что это было – Великая Катастрофа, Великая Победа? Или ничего еще не кончилось, а у революции действительно нет конца, как пели в советской песне? Известные писатели и авторы, находящиеся в начале своего творческого пути, рисуют собственный Октябрь – неожиданный, непохожий на других, но всегда яркий и интересный.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
«Книга эта — не мемуары. Скорее, она — опыт плебейской уличной критики. Причём улица, о которой идёт речь, — ночная, окраинная, безлюдная. В каком она городе? Не знаю. Как я на неё попал? Спешил на вокзал, чтобы умчаться от настигающих призраков в другой незнакомый город… В этой книге меня вели за руку два автора, которых я считаю — довольно самонадеянно — своими друзьями. Это — Варлам Шаламов и Джорджо Агамбен, поэт и философ. Они — наилучшие, надёжнейшие проводники, каких только можно представить.
Пикей, бедный художник, родился в семье неприкасаемых в маленькой деревне на востоке Индии. С самого детства он знал, что его ждет необычная судьба, голос оракула навсегда врезался в его память: «Ты женишься на девушке не из нашей деревни и даже не из нашей страны; она будет музыкантом, у нее будут собственные джунгли, рождена она под знаком Быка». Это удивительная история о том, как молодой индийский художник, вооруженный лишь горсткой кисточек и верой в пророчество, сел на подержанный велосипед и пересек всю Азию и Европу, чтобы найти женщину, которую любит.
«Звёздная болезнь…» — первый роман В. Б. Репина («Терра», Москва, 1998). Этот «нерусский» роман является предтечей целого явления в современной русской литературе, которое можно назвать «разгерметизацией» русской литературы, возвратом к универсальным истокам через слияние с общемировым литературным процессом. Роман повествует о судьбе французского адвоката русского происхождения, об эпохе заката «постиндустриальных» ценностей западноевропейского общества. Роман выдвигался на Букеровскую премию.